Марки и штемпеля парижские.
Она поспешно опустила глаза, боясь, что наступившая грозовая тишина вот-вот взорвется.
– Ясно, – обронил Гай и не допускающим возражений тоном добавил: – Это все, Туанетт. Спасибо.
Шагнув в гостиную, он тихо прикрыл за собой дверь.
Глава 10
– Нет, нет, нет!
Карл Бейер в отчаянии схватился за белоснежную гриву волос и дернул с такой силой, что они встали дыбом. Подбородок сопрано задрожал. Но дирижеру было не до ее переживаний. Хористы, предчувствуя беду, встревоженно переминались с ноги на ногу.
– Мадам, – начал Карл таким безукоризненно вежливым тоном, что певица отшатнулась, как от пощечины. – Не могу ли я просить вас запомнить кое-что? Это французская опера, и вы играете французскую куртизанку, поэтому, кроме страсти, не мешало бы вложить в исполнение чуть-чуть легкости и, конечно, деликатности! Прошу вас не давать волю темпераменту!
Примадонна вспыхнула от гнева. Бейер поморщился. Он ненавидел генеральные репетиции^ Ненавидел уловки певцов, изменявших покрой костюмов без его ведома, чтобы сделать их удобнее или более выигрышными, так что театральный художник все время ныл и жаловался. Ненавидел неизбежную суматоху за кулисами, когда кринолин примадонны путался в ногах баритона. Ненавидел истерики, претензии, хаос, ошибки осветителей, бесконечные вынужденные перерывы и собственный голос, раз за разом повторявший:
– Снова! Еще раз!
И больше всего его возмущал тот факт, что оркестранты, все до единого члены профсоюза, покинут свои места через десять минут, независимо от того, как пройдет репетиция.
– С самого начала, мадам. Смотрите на Серджио так, словно он ваш возлюбленный, а не сантехник, явившийся, чтобы проверить кухонную раковину. Неужели я так много прошу?
Он тихо вздохнул. У этой бабы прекрасный голос, но и только. Зато душа не артистки, а жирной свиньи. И такая же комплекция.
– Но, маэстро…
Сопрано ухитрилась выдавить две слезинки. Бейер немного смягчился. Настала пора утешать, льстить и уговаривать»
– Послушайте, дорогая…
О, как он презирает эти церемонии!
Дирижер сошел с возвышения, поднялся на сцену, взял влажную пухлую ручку певицы и уже было приготовился к испытанию, но в этот момент заметил что-то неладное. Хористы неожиданно смолкли и замерли. Примадонна тоже смотрела куда-то вдаль, забыв о слезах. Бейер удивленно обернулся.
– Добрый вечер, месье Бейер, – прозвенел из темноты ясный глубокий голос, который он немедленно узнал.
– Вы?!
Корри шагнула к рампе и восторженно уставилась на Бейера. На ней были все то же желтое платье и завязанная узлом на груди алая шаль. Свет, струившийся снизу, освещал чуть впалые щеки, странные раскосые глаза с тяжелыми веками. Она выглядела старше, взрослее, похудевшей, но по-прежнему несгибаемой.
– Именно.
Хористы разом вздохнули, потрясенные такой дерзостью.
– Дорогая юная леди, надеюсь, вы понимаете, что у нас генеральная репетиция? – со зловещим спокойствием осведомился дирижер. Сопрано позволила себе злорадно усмехнуться при виде столь своевременно возникшего объекта гнева маэстро.
– Естественно.
Девушка не отвела глаз, в которых светились сочувствие, уважение и веселые искорки.
– Я также вижу, что она проходит не слишком ужасно. И подумала, что вы, может быть, захотите поскорее ее закончить.
Дирижер, онемев от такой наглости, воззрился на нее. Но не увидел на лице девушки ни тени раскаяния. Он узнал это выражение. Выражение человека, которому нечего терять.
Бейер резким жестом отпустил певцов. Те неспешно, бряцая бутафорскими мечами и шелестя юбками, потянулись за кулисы. Сопрано, надменно вздернув подбородок, проплыла мимо; корсет громко поскрипывал. Оркестр растворился во мраке с легким металлическим шорохом, будто тараканы, вспугнутые внезапным появлением человека.
Карл молча вернулся на свое место и, закрыв партитуру, обратился к незваной гостье. В эту минуту в нем боролись раздражение, смешанное с непонятным облегчением.
– Поскольку вы столь наблюдательны, может объясните, – вкрадчиво начал он, – почему вчера примадонна пела, как ангел, а сегодня каркает по-вороньи? Интересно, не так ли?
– Очень просто, месье Бейер. Мужчины таких вещей не замечают.
Снова этот невинный взгляд.
– У нее болят ноги. Нельзя петь в кринолине и модных туфлях.
Бейер потрясение уставился на нее. Удивительное создание! И вероятнее всего, права. Дородная примадонна невероятно гордилась своими маленькими ножнами. С нее станется надеть под кринолин туфли на шпильках!
– Вы, конечно, явились, на прослушивание?
Девушка кивнула. Карл вздохнул. Ну к чему ему лишние проблемы? Он уже почти жалел, что когда-то сам пригласил ее. Арлекин, конечно, его друг, но такой занятой человек, как Бейер, едва выкраивает время на сон и еду, тут уже не до одолжений!
– Сжальтесь… у меня был такой трудный день! Театральный художник извел меня своими требованиями, оркестранты ненавидят, а баритон заявляет, что будет петь на шведском языке.
– Мне все равно. Это ваши заботы.
Карл широко распахнул глаза. Ну и бестактность! Какая беспардонная прямота! Остается либо смириться, либо выгнать ее. Бейер решил смириться.
– Начинайте.
Она поднялась на сцену, не взлетела, как раньше, а спокойно взошла по ступенькам, двигаясь медленно, размеренно. Карл одобрительно кивнул. Возможно, первое впечатление было ошибочным, и в беспощадном свете рампы совершится чудо, и она покажется привлекательной.
Увиденное нравилось и в то же время пугало. Без освещения она казалась необыкновенной, сейчас же стала неотразимой. Лицо тоже изменилось, черты стали более определенными и выражали силу, которой не замечалось раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96