– Ты хочешь сказать, что мы сможем отомстить семье Монтальдо? – невыразительным голосом спросила я.
В знак отрицания мать медленно покачала головой.
– Что касается меня, то судьба уже позаботилась об этом, – задумчиво сказала она. – Ты ведь знаешь, что вскоре после того, как Эдисон Монтальдо восстановил свое издательство, он был сражен инфарктом. А вот Эстер с ее больным сердцем, благодаря операции по пересадке клапана, которую ей сделали в Хьюстоне, наоборот, поправила свое здоровье. Нет, не о мщении я думаю. Я счастлива, что ты, моя маленькая Арлет, отныне богатая и могущественная женщина. Другого мне и не надо, – удовлетворенно заключила она.
– Я и понятия не имею, что такое чувствовать себя богатой и могущественной, – призналась я.
– Делай все, что захочешь, – посоветовала мать. – Начни с начала.
– А каким должно быть начало? – робко заметила я.
– Самое простое. Ты должна вступить в контакт с Овидием Декроли. Он в Женеве. Можешь позвонить ему в любой момент. Хоть сейчас, – подсказала она, довольная, что в состоянии мне помочь.
Овидий Декроли. Еще одно имя которое выплывало из прошлого. Я прекрасно помнила этого швейцарского юриста. Сухое и довольно угрюмое лицо со сверкающими глазами. Пару раз мы обедали вместе, когда я была с Эмилиано. Логично и несколько занудно он анализировал все правовые аспекты какого-нибудь финансового вопроса, вероятные возможности и последствия, которые из него проистекают, и Эмилиано очень ценил его советы. А я рассеянно слушала их разговоры, не зная, что в один прекрасный день они мне могли бы весьма пригодиться. Мне больше нравилось сравнивать этих двух мужчин: рационального и холодного адвоката с мечтательным и мягким Эмилиано.
– Я еще не готова, мама, – сказала я со всей искренностью, на которую была способна.
Мать отреагировала страстным жестом героини одного из своих романов.
– Ты невозможна! – воскликнула она.
Из этого затруднительного положения меня выручила Эми, моя дочь, которая сонным голосом позвала из своей комнатки.
Я встала и направилась к прикрытой двери, из-за которой пробивался слабый свет ночника, который горел постоянно, потому что Эми боялась темноты.
Я открыла дверь и подошла к кровати.
– Я хочу пить, – пробормотала она, не открывая сомкнутых глаз.
На белом столике рядом с кроватью стоял заранее приготовленный стакан. Я обняла ее за плечи, приподняла и поднесла воду к губам. Жадно напившись, она испустила глубокий вздох, открыла глаза и наконец узнала меня.
– Мама, ты приехала! – радостно воскликнула она. – Уже наступило завтра? – спросила она, вспомнив наш разговор по телефону.
– Нет, мое сокровище. Еще сегодня, – ответила я, нежно целуя ее.
– Но ты обещала завтра, – слабо запротестовала она, зевая.
– Обстоятельства изменились, – объяснила я, укрывая дочь одеялом.
– Что-что? – едва слышно переспросила она.
– Все хорошо, все хорошо… – пропела я на манер колыбельной, гладя ее волосы, густые и светлые, как у Эмилиано. – Спокойной ночи, мое сокровище, – шепнула я ей на ухо.
– Спокойной, мамочка, – ответила она.
И тут же уснула.
Я осталась сидеть рядом с кроватью, глядя на нее. Я любила свою дочь больше себя самой, любила за ее хрупкость, ее детскую невинность и еще за то, что она была свидетельством другой большой любви, которая еще владела мной. Сидя у ее постели, я ласкала взглядом эту маленькую комнату с мягким светом ночника, населенную куклами, игрушками и множеством дорогих и бесполезных безделушек, которые удовлетворяли скорее мою жажду дарить, чем желание Эми обладать ими.
Легкими осторожными шагами я вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я нашла мать на кухне. Умело и сноровисто она перемешивала разноцветный салат в большой стеклянной салатнице.
– Ты, наверное, еще не ужинала, – сказала она.
– Я и забыла о еде, – призналась я.
Мы сели за стол и съели без всякого аппетита по холодной котлете и этот салат. Но наши мысли были далеко от еды. У меня был наготове вопрос, который я хотела задать матери, и сейчас момент наступил, похоже, подходящий.
Из соседней квартиры, где жила синьорина Вальтрауде, донеслись приглушенные звуки скрипки. Синьорина Вальтрауде была учительницей музыки и теперь, в восемьдесят лет, раз в неделю собирала у себя своих немногих живых подруг, и они вместе музицировали. В то время как эта музыка за стенкой звучала как аккомпанемент, я задала матери вопрос, который давно терзал меня:
– Эмилиано знал, что я жду от него ребенка?
Мать поставила локти на стол, поддерживая голову руками, как она любила делать.
– Знал, – ответила она. – Он сказал мне об этом однажды в телефонном разговоре. На месяц раньше, чем ты мне объявила об этом.
– Почему же мне он об этом не сказал? – удивленно спросила я.
– Он не хотел влиять на твои решения, – объяснила мать.
Я вышла на кухонный балкончик и посмотрела на внутренний дворик, освещенный розоватым светом четырех фонарей.
– Это он велел тебе молчать? – допытывалась я.
– Нет. Но я чувствовала, что он так хотел. У этого человека была способность какие-то вещи дать понять без слов… – Моя мать улыбнулась, вспомнив Эмилиано, которого знала еще подростком и к которому всегда относилась с симпатией. – Я тебе не рассказывала про бегство в Швейцарию с семьей Монтальдо? – спросила она.
– Много раз, – ответила я. – Но я предпочитала папины рассказы. Не обижайся на меня за это.
Во взгляде матери блеснуло волнение, и голос ее слегка дрогнул.
– Да, он умел блестяще рассказывать, твой отец, – согласилась она. – Он был бы настоящим писателем, если бы умел выстраивать сюжет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114