Разве можно сравнить: заступиться за кого-то из сотрудников, желающего «мерседес» вместо «кадиллака» или представлять интересы рабочего, желающего иметь отдельный умывальник или туалет, которые не надо делить с тридцатью другими рабочими.
– Это то, чем вы занимались?
Она не могла понять, заинтересовало это его, или он просто забавлялся.
– Это именно то, чем я занималась, – подтвердила она, в какой-то степени защищаясь, вспоминая свою старую дерзкую тактику. – Обычно я приходила на фирму, в ореховые сады, с распоряжением суда в руках и спорила с толстопузым бригадиром, который при виде меня приходил в бешенство. Но мне это нравилось, преследуя работодателей, я добивалась того, что бедные, необразованные, запуганные рабочие понимали, что они могут надеяться и бороться за более человеческие условия для них самих и их семей.
Джек слушал, спокойно разглядывая ее. Она спрашивала себя – о чем он думал?
– Вы не можете себе представить, какие это жалкие условия, – продолжала она. – Рабочие живут в грязных сараях, полностью заставленных двадцатью – тридцатью кроватями. Один туалет. Один умывальный таз. Они счастливы, если у них есть горячая вода. Они счастливы, если у них хоть пару часов в сутки есть проточная вода. Не говоря уже о том, что нет страхования здоровья, что они могут быть уволены без всякого разбора, если заболеют или если их не взлюбит кто-нибудь из начальства. Не предоставляется время даже для похорон. Можете не сомневаться, что большинство профсоюзных лидеров на самом деле не стремятся сделать жизнь рабочих более сносной; их не беспокоит, есть ли у тех горячая вода или то, что на полях работают маленькие дети. Но мне нравилось, что, действуя в интересах рабочих, я видела положительные изменения. Это успокаивало мою старомодную совесть.
– Скольких перемен вам удалось добиться? – Слегка снисходительно спросил Джек. – Вы когда-нибудь возвращались, чтобы проверить, что именно было сделано, кроме пустопорожних разговоров и обещаний?
– Ничто не происходит за одну ночь. Но изменения были. И – да – я действительно возвращалась и видела сама.
Казалось, он сомневался, что изменения действительно могли быть значительными. А еще он имел такой вид, как будто у него самого множество проблем с профсоюзами, и она симпатизировала ему, зная, насколько скверно бывает другой стороне, и представляя себе то раздражение, которое он должен был бы испытывать. Она не считала себя наивной, просто это слишком сложный вопрос, к которому у нее самой было двойственное отношение. Достаточно посмотреть на нескольких последних директоров компании «Тимстерс» – все они в тюрьме, за исключением Джекки Прессера, который был под следствием много лет и которого продолжали держать на свободе, потому что он состоял на службе в ФБР и был штатным информатором. Предыдущему директору компании «Тимстерс», Рею Уильямсу, было предъявлено обвинение, его судили и признали виновным в попытке подкупить сенатора. Еще одного, Джимми Хоффа, осудили за подкуп присяжных заседателей.
Джек снова наполнил им обоим чашки сакэ из индивидуальных фарфоровых кувшинчиков, которые стояли около каждого из гостей, и задумчиво сделал глоток.
– На сегодняшний день профсоюзы устарели. Они служили своей первоначальной цели, но, в основном, просто эксплуатируют тех, кому в самом начале должны были служить. Я считаю, что лет через пятнадцать профсоюзов не будет.
Сьюзен вздернула бровь, изучая своего соседа, и, затемив глубокую складку, пролегающею через его подбородок, нашла ее очень притягательной. Внешне он представлял собою что-то среднее между Дастином Хофманом и Билли Джоэлом; в нем чувствовалась сила и выносливость. Они даже были примерно одинакового роста.
– Ну, а как случилось, что вы занялись производством серфингов? Вы не очень-то похожи на любителя серфинга, – спросила она, меняя тему.
– Вы правы, я ненавижу океан…
– Понимаю, – она решила сострить, – это слишком холодно.
Он ткнул в ее сторону указательным пальцем и снова дружелюбно улыбнулся.
– Да и еще песок. От него невозможно избавиться. Он забивается между пальцами ног, попадает в трусы… – Джек широко улыбнулся, и она рассмеялась. – В мои, по крайней мере…
– Я люблю океан.
– Но должно же у нас быть хоть что-нибудь общее? – пошутил он.
– Лошади? – попыталась Сьюзен.
– Нет. У меня аллергия.
– Теннис?
– Нет времени.
– У меня тоже. Наконец-то, мне кажется, мы нашли кое-что общее, – сказала она, замечая нечто похожее на татуировку на предплечье Джека, едва заметную через превосходную белую хлопчатобумажную ткань рубашки.
Была жаркая ночь с сухими ветрами Санта-Аны, дующими в полную силу, и хозяин позволил мужчинам снять пиджаки. Сгорая от любопытства, но не набираясь нахальства разглядывать или спросить его об этом, она отвела глаза.
– А что вы любите делать?
– Делать деньги, – мгновенно среагировал он и положил руку на свое предплечье, массируя его так, будто у него ныли мускулы, и она спрашивала себя: о чем он думает?
Заметил ли он, как она пыталась разглядеть, что там под тканью рубашки, если, конечно, там вообще что-нибудь было?
– Так вот почему вам нравится Лос-Анджелес. Страна поклонения деньгам. – Сьюзен глотнула еще сакэ.
– Бог, который, по крайней мере, расплачивается, – заметил он с холодной улыбкой. – Осязаемое божество, которое вы можете положить в свой карман, увеличить его и сделать с ним все, что только пожелаете. Купить умывальник с горячей водой, накормить бедных голодающих детей или учредить фонд онкологических исследований. Это продуктивная вера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155