Итак, она угадала три из четырех. Не так уж и плохо.
«Теперь он становится непристойным», – подумала она, улыбаясь, желая открыть глаза, но боясь разрушить его игру.
Внизу, около лодыжек, теперь находилось нечто небольшое, округлой формы, что было, скорее всего, либо его языком, либо кончиком пениса. Оно было гладким и очень приятным. Пейдж пыталась прекратить улыбаться, пока оно – бархатистое и твердое – кралось вдоль ее бедер и перебиралось на талию.
«Слишком большое и круглое, чтобы быть языком», – решила она.
– Уж это я в любом случае узнаю, – сказал она, в то время как он держал свое непристойное маленькое угощение как раз под ее губами.
– Узнаешь, да?
Дотянувшись языком, она начала дразняще лизать кончик легкими сдержанными движениями, намереваясь перехватить инициативу, но когда она перешла к нежным покусываниям, ее зубы погрузились во что-то ускользающее и мягкое, к ее удивлению раскрошившееся у нее во рту.
Это было яйцо, сваренное вкрутую. Вот крыса!
– Вот за что я тебя люблю, Пейдж. У тебя такие непристойные мозги, – сказал Лумис, убирая яйцо, чтобы провести по ее животу чем-то совершенно другой консистенции – Ты похожа вот на это.
Оно было длинным и похожим на шнур с резиновой липкой фактурой На самом деле на ощупь это напоминало провод, или какой-то кнут, и Пейдж представила себе, что он планирует с этим делать.
– Уж это точно ни с чем не спутаешь, но я не люблю боли, – просветила она его, желая открыть глаза, чтобы увидеть хоть что-нибудь.
– Без боли нет воли, – пошутил он зловещим голосом, начиная связывать ее запястья вместе.
Очень кстати в виде музыкального фона зазвучала песня «Я никогда не улыбнусь снова».
– Помогите… помогите… – закричала она сдавленным голосом, как героиня, привязанная к рельсам.
Он, похохатывая злодейским смехом, поднес связанные запястья ей ко рту. Она решила, что для провода это пахнет слишком сладко. Запах напоминал глину, детскую игрушку или даже свечку.
– Съедобные узы, – произнес он, когда она робко укусила жесткий резиновый шнур, не ожидая, что он ей слишком понравится.
На вкус он напоминал вишневые капли от кашля, но по форме она догадалась, что это лакричный шнур.
Забавно, она всегда полагала, что любит лакричные шнуры! Удивительно обнаружить, насколько ужасен их вкус, когда закрыты глаза.
Закинув связанные запястья ей за голову и прикрикнув, чтобы она не открывала глаза, Ники достал следующий реквизит.
Улыбаясь, она подумала, что предмет похож на кусок мрамора, но недостаточно холодный. Может быть, это свеча, или кусок обожженной глины?
Он был восхитительно гладким и создавал дополнительно возбуждающий эффект за счет того, что теперь она не пользовалась не только глазами, но и руками.
Она была беззащитной и полностью в его власти.
Неизвестный предмет был овальной формы; она чувствовала это, когда Ники начал двигать им по ее животу, который рефлекторно сжался от прикосновения.
Когда же предмет достиг подбородка, она ощутила сильный аромат.
– М-м-м, как хорошо пахнет, – пробормотала она, принюхиваясь к свежему запаху мыла, которое пахло так же, как Ники после душа.
Высунув язык для завершения эксперимента, она обнаружила незнакомый, немного горький вкус, но ей хотелось продлить удовольствие от чистого, запоминающегося травянистого запаха.
Затем последовало что-то легкое и воздушное. Оно казалось ничего не весящим, как шелковый шарф, скользящий по ее коже, и вызвало мурашки, когда Ники довел это до ее промежности.
Она обнаружила, что у предмета есть края, заставляя предположить, что это лист бумаги или тонкая ткань.
Когда предмет достиг горла, она подумала, что это могло быть веером, открыткой или даже игральной картой. Сильно втягивая носом воздух и узнавая запах бумаги и краски, она угадала ответ. Разве могла Пейдж ошибиться и не узнать запах новой купюры?!
– О'кей, теперь открой глаза – это тоже часть игры, – предложил Ники.
Пейдж потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к свету, но еще раньше она поняла, что ее осыпают купюрами.
Сто долларовые купюры.
Бесконечный, казалось, ливень одинаковых хрустящих новых денег она чувствовала всем своим существом, осязая, обоняя и пытаясь ловить их.
Ники сидел рядом с ней на кровати в новом халате, который она ему подарила, с кучей реквизита на ночном столике, продолжая осыпать ее из ведра.
Он был прав: видимая часть игры была еще более незабываемой.
Они барахтались в прохладных купюрах, свежих, как будто только что сошедших с печатного станка, хрустящих и ярких, подбрасывая их в воздух, наблюдая, как они медленно планируют обратно.
Это превосходило даже восхитительное удовольствие от возни в обильных осенних кучах первых опавших листьев, которая в детстве вызывала у нее глубоко чувственное восприятие.
– Это что, все мне? – пошутила Пейдж, кусая лакричный шнур, стягивающий ее запястья и буквально прогрызая себе путь на волю.
Затем, встав на колени, она засмеялась, разглядывая эту картину в зеркале и игриво набивая лифчик купюрами.
– Это ни к чему, – сказал он, вызывая денежный водопад тем, что расстегнул лифчик и кинул его в угол комнаты. – Они и так идеальны и не требуют украшения, упругие и нежнее атласа, – произнес он, закрывая глаза и лаская ее грудь, – округлые и как раз подходящего размера. Я узнаю, – пошутил он, как будто продолжая игру, только на этот раз поменявшись ролями с Пейдж, – это сиськи, красивые, большие, американские груди!
– По этой части ты не ошибешься, – пошутила Пейдж, развязывая пояс халата и завязывая им глаза Ники.
Она заползла на него сверху, внутри халата, наслаждаясь ощущением контакта с его теплой кожей и протаскивая вдоль его тела гриву своих волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155