Не повышала голоса. Но это была уже не та Алена.
Однажды после очередного вечернего звонка Вадима она вошла в кухню и, постояв молча, рассеянно глядя на Зину, сказала:
— Вы можете достать ужин Вадима Григорьевича из микроволновки. Он будет поздно.
Зина молча выполнила указание и, оглянувшись, обнаружила, что Алена по-прежнему стоит в дверях, глядя прямо перед собой и никуда конкретно.
— Зина, — словно очнувшись, проговорила Алена. — Хотите коньяку?
Зина вздрогнула — представляю, каково было ей, державшей фляжку под матрасом, услышать о своем любимом напитке.
— Я не пью коньяк, — поспешно и, наверное, неубедительно возразила Зина.
— Ну, тогда — сухое вино… Хотите?..
— Я… Я даже не знаю… — растерянно пробормотала Зина.
— А вы попробуйте… Моя подруга Катя говорит, что от сухого вина можно воспарить… Хотите воспарить? — и Алена улыбнулась.
Как однажды «воспарила» Катя, Зина помнила. С ее точки зрения, Кате только казалось, что она парит где-то там, в небесах, внешне же это выглядело гораздо прозаичнее: шальная вздорная женщина, перебравшая спиртного. Будучи медицинским работником, не только в прошлом, но и по сути, Зина гордилась своим умением пить в меру и всегда держаться на ногах. Бедняжке не приходило в голову, что она, постоянно находившаяся под градусом, тоже странно выглядела со стороны: напряженная, деревянная, тяжелая.
Алена налила вино в бокалы. Зина взяла свой и выпила залпом. Для ее привычки к коньяку предложенный напиток был слишком слаб.
— Понравилось? — спросила Алена.
— Да, Елена Викторовна.
— Хотите еще?
— Да, Елена Викторовна.
Второй бокал вкупе с первым по ощущениям равнялся рюмке коньяку. На душе у Зины потеплело. Она вгляделась в лицо хозяйки — бледное, потерянное, воплощение одиночества — и ей захотелось сказать что-нибудь ободряющее Алене. И она сказала:
— Елена Викторовна, у меня завтра выходной. Хотите, я останусь?
— Зачем? — не поняла Алена.
— Побуду с вами. Чтобы вам не было так одиноко. Алена помолчала. Осторожно поставила бокал на стеклянный столик. А потом проговорила:
— Но я не нуждаюсь в этом, Зина… Кто вам сказал, что я чувствую себя одинокой?..
Она холодно посмотрела на Зину. Та внутренне сжалась и не посмела ответить, хотя обеим было очевидно, кто сказал об одиночестве Алены. Она сама. Своим предложением выпить с прислугой.
Алена поднялась, тем самым предлагая Зине сделать то же самое. Помедлив, Зина встала. Она понимала, что ляпнула не то, что надо срочно исправить сказанное, но найти слова, точно расставить их и произнести вслух — это было выше ее сил и возможностей.
— Извините, Елена Викторовна, — пробормотала Зина и удалилась, стараясь не стучать каблуками, но оттого стуча ими сильнее, чем обычно.
В последующие дни Алена была по-прежнему ровна, держала с Зиной обычную дистанцию. Ничто не напоминало об их неудачном фуршете. Но и выпить вина Алена ей больше не предлагала.
Помимо неудачной беседы с хозяйкой, Зину постигла еще одна неприятность. Это случилось в конце августа. Школьные каникулы еще не кончились, и потому Настя — человек, которого в этом доме Зина боялась больше других, — бесцельно шаталась по дому. Алена увезла Петю в парикмахерскую, Вадим, разумеется, отсутствовал. Настя и Зина были вдвоем.
Зина возилась в гостиной, стирая невидимую пыль с каминной доски, когда Настя, остановившись на пороге, вдруг спросила:
— Зина, а хотите коньячку?
Зина замерла, потом ответила своей коронной фразой:
— Я не пью коньяк.
— Пьете, — уверенно возразила девчонка. Зина оглянулась, вгляделась в ее глаза и все поняла:
— Ты рылась в моих вещах?
— Да, — кивнула та, улыбаясь.
Зина беспомощно развела руками и спросила:
— Тебе не стыдно?
— Нет.
От этой спокойной, непрошибаемой наглости Зина окончательно растерялась. Она стояла перед пятнадцатилетней соплячкой и теребила тряпку в руках, как какая-нибудь благовоспитанная девица — платочек.
— Вы ведь шпионите за нами… — между тем, пояснила Настя. — Я видела ваш блокнотик, там все записано. Про учебники психологии, которые читает мама… Про то, что папа редко бывает дома, а мама переживает.*. Про то, что я курю в библиотеке… Про то, что у мамы нет детских фотографий…
Это было пострашнее, чем коньяк… Зина обреченно опустилась на стул. А Настя, стоя над ней и радостно улыбаясь, продолжала:
— Там было еще одно слово: «скучно»… Это что — про наш дом?
— Да… — выдохнула Зина, понимая, что отпираться и увиливать бесполезно.
Настя среагировала неожиданно. Она кивнула и заметила:
— Вообще-то правильно… Скучно… Некоторое время обе молчали.
— Вы кому-то сообщаете сведения о нас? — подала голос Настя.
Зина подняла голову и увидела серьезный взгляд девчонки.
— Сообщаете?
— Нет…
— Папиным врагам? — настаивала Настя. Зина слабо улыбнулась:
— Ну, зачем врагам такие сведения?.. Зачем врагам твоего отца знать, что ты куришь?
Настя пожала плечами:
— Тогда зачем записывать?..
— Я не знаю… — вздохнула Зина. — Я не знаю, как это объяснить… Я просто записываю все, что вижу… все, что приходит мне в голову…
— Может быть, вы — алкоголичка? — предположила Настя.
И Зина согласилась почти обрадовано:
— Может быть! Да. Наверное, да…
Бедняжке легче было признать себя алкоголичкой, чем подставить Феликса. Хотя настоящее объяснение — мол, собираю материал для одного писателя — было вполне невинно.
— Странно, — заметила я, сидя с Феликсом в кафе «Цитрус», — почему она так и не сказала?.. В этом же нет никакого криминала. Ну, материал. Ну, писатель. Ну, и что?
Феликс снисходительно улыбнулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57