Все знания, которые она приобрела в течение многих лет, все страницы русской литературы, которые она едва ли не выучила наизусть, все казалось потерянным или куда-то сместившимся. Когда они вернулись в главный зал для приемов, она взяла бокал шампанского у проходившего мимо официанта и стала медленно его потягивать. Этого достаточно, чтобы я расслабилась, уговаривала она себя. Вполне достаточно, чтобы я могла вспомнить свою речь.
Серебряное звяканье обеденного колокольчика направило собравшихся гостей в трапезную, где был накрыт стол на шестьдесят персон, со сверкающей белизной скатертью, тяжелым, старинным русским серебром и тонким французским фарфором.
Когда гости заняли свои места, Главный представил Хэла.
– Сенатор Гарретсон самый желанный гость для нас, – сказал он, – и не только из-за своих взглядов на проблемы войны и мира, но и благодаря красавице жене.
Поднявшись с места, Хэл поклоном ответил на раздавшиеся аплодисменты и смех настолько непринужденно, словно находился среди друзей в Сенате.
– Вы напомнили мне о нашем покойном президенте, Джоне Ф. Кеннеди, у которого тоже была красивая и умная жена – и который был достаточно мудрым, чтобы поделиться ее совершенством с миром. Я представляю вам Энн Гарретсон, которая сегодня будет говорить от имени нас обоих.
Энн поднялась со стула, чувствуя, будто стоит одна на проволоке высоко под куполом цирка, где любой неверный шаг обернется для нее гибелью. Она прокашлялась и начала говорить по-русски.
– Больше половины столетия прошло с тех пор, как маленькая радикальная партия сбросила царский режим и создала первое в мире социалистическое государство. – Она сделала паузу и бросила взгляд на лицо Хэла. Он ободряюще кивнул. Когда она пыталась показать ему наброски своей речи, он не захотел их смотреть, сказав, что в этот вечер ему хочется действовать спонтанно – и подтвердив, что у него никогда не возникало никаких сомнений, что она всегда действует правильно.
– И вот уже больше полувека мы ревниво сравниваем ваш образ жизни и наш, – продолжила она, – и все-таки мы здесь, все-таки пытаемся искать возможности для сосуществования. Да и кто мы такие, чтобы судить вас? Американцы одновременно и лучше всех, и хуже всех понимают Советский Союз. Лучше потому, что мы разделяем с вами мировое лидерство по технологии и ресурсам. Хуже потому, что наша история не дает нам достаточной почвы для понимания вас. Да еще сравнения часто грешат предвзятостью – пытаются сравнить лучшее, что есть у нас, с худшим, что есть у вас.
Ее слова прервал взрыв аплодисментов, но Энн продолжала, боясь забыть слова, которые она столько раз репетировала.
– Однако наши две великие нации разделяют веру в прогресс, – сказала она, – уверенные в том, что судьба рода человеческого – нет, наша обязанность – двигаться от худшего к лучшему. Так давайте же соединимся вместе, чтобы выполнять эту обязанность. Насколько более успешно мы могли бы действовать, если бы выполняли ее не просто как соседи по объединенным нациям, не просто как партнеры на этой планете, но и как добрые друзья.
Она поклонилась и села, и ее трясло так сильно, что казалось, ее тело вот-вот распадется на кусочки. Словно издалека она слышала звуки одобрения, хлопки, которые неохотно затихали, когда она просто кивнула, не поднимаясь с места, чтобы поблагодарить присутствующих за аплодисменты. Все хорошо, повторяла она себе, все хорошо. Но дрожь не прекращалась.
– Чудесная речь, – сказала жена Главного, положив свою руку на ладонь Энн. Затем, вне всяких сомнений почувствовав дрожь Энн, сочувственно добавила: – Вы, должно быть, устали.
Энн быстро возразила, но русская женщина не согласилась с ней:
– Когда я посетила вашу страну в прошлом году, я выдохлась на второй же день. Я заявила мужу, что мне необходим отдых, и он со мной согласился.
Энн почувствовала укол зависти. А потом открыто зевнула. После этого услышала собственный смешок.
– Разница во времени, – поторопилась объяснить она. – Наползает прямо вот так. – В подкрепление своих слов она слегка стукнула по столу, и тут, к ее ужасу, хрустальный бокал для воды опрокинулся.
Лакей в военной форме мгновенно извлек льняное полотенце и начал промокать лужу. Хоть она и знала, что ей нужно молчать, Энн услышала собственный лепет извинений.
Жена Главного слегка коснулась руки Энн. Жест должен был означать утешение, но по другую сторону стола Энн видела озабоченность на лице Хэла. И она снова задрожала. О, Господи, скорей закончился бы этот прием, вновь и вновь молилась она.
Запах еды казался невыносимо сильным, однако Энн заставляла себя двигать ее по тарелке, делая вид, что ест, хотя даже сама мысль о пище наполняла ее тошнотой. К тому времени, когда подали кофе, она почувствовала, что не выдержит больше ни минуты.
– Пожалуйста, простите меня, – сказала она хозяйке. – Мне необходимо найти туалетную комнату. – И она поднялась со своего места.
Жена Главного поднялась вместе с ней:
– Позвольте мне показать вам дорогу.
Энн заколебалась. Ей необходимо было остаться одной, но какой предлог она могла найти? Не пытаясь протестовать, она поплелась за русской женщиной, которая привела ее в просторный будуар, выдержанный в розовых и золотых тонах. В нем было полдюжины раковин из мрамора с золотыми кранами в форме лебединых голов, несколько кабинок, закрывавшихся отделанными золотыми листьями дверцами, а перед огромным зеркалом выстроился ряд стульев, обтянутых розовым шелком.
– Дорогая моя, – сказала жена Главного, когда Энн рухнула на один из стульев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164