– Тот мужик – он противный, – убежденно ответила Стиви.
Пол безобидный. Самая плохая вещь, которую он делает, это проматывает свое наследство. Его проблема в том, что он хочет быть Самсоном, вот и все…
– Мне наплевать, – отрезала Стиви. – Я просто не хочу, чтобы он… все испортил.
Пип подтолкнула Стиви в бок.
Разве Самсон не великолепен? Я же говорила тебе, что Самсону ты понравишься. Так оно и есть. Теперь ты приглашена еще раз… официально!
– Это его настоящее имя? – неуверенно спросила Стиви, не зная, уместно ли задавать такой вопрос.
– Шутишь, – засмеялась Пип. – Самсон является своим собственным изобретением, с начала и до конца. Да еще пластического хирурга.
– Правда? – Стиви была потрясена идеей о том, что человек сам себя сделал. А вот если бы она себя переделывала, что бы она в себе изменила?
Внезапно ей пришло в голову, что Самсон мог бы ей это подсказать, если бы она смогла остаться его другом.
Выйдя из грузового лифта на верхнем этаже Забегаловки, Самсон Лав открыл дверь, густо испещренную мистическими фигурками, которые выглядели так, словно их притащили сюда из различных храмов. «Оставь надежду всяк сюда входящий» – гласили слова, вырезанные наверху.
Внутри стены были обиты стеганым майларом, что придавало им вид серебристого матраца. Мебели виднелось совсем немного, но подобрана она была тщательно – двадцатифунтовая секционная софа черного цвета, образующая букву «V», дюжины черных и красных подушек, разбросанных вдоль мраморных столиков на отполированном до блеска полу из твердой древесины. Освещение размещалось очень низко, воздух загустел от дыма, и вся атмосфера казалась тяжелой, словно плотные черные драпировки, которые загораживали высокие, от пола до потолка, окна и никогда не открывались. Это место было герметически запечатано от всего, что происходило по ту сторону дверей.
Музыкальная система стоимостью в двадцать тысяч долларов изрыгала музыку, под которую танцевали с десяток пар, не столько под ритм, сколько мимо него, стилизованными, мелкими движениями под ритм, звучавший в их головах. Танцующие находились в разной стадии раздетости, некоторые совсем голые. Самсон лишь изредка бросал на них ленивый взгляд, он видывал все это раньше, все-все раньше.
Уголком глаза он заметил, что здесь работает один из его операторов. По настоянию Самсона его съемочная группа крутилась тут почти каждую ночь, снимая на киноленту всякого рода события, которые случались в Забегаловке. Самсон вовсе не указывал им, что именно нужно снимать. Из миллионов футов пленки он вырезал и монтировал фильмы – уже шесть к тому времени, – которые поначалу предназначались для его личной коллекции, но со временем превратились в часть его искусства, предназначенного и для публики.
Самсон двинулся в направлении камеры. Сквозь царящую здесь мглу он увидел двух молодых людей, одного белого, другого черного, на которых не было ничего, кроме спортивных бандажей; облокотившись на одну из секций софы, они натирали друг другу тела маслом. Их тела были красивыми и натренированными; игра света, блеск масла могли дать кое-что опасное для съемки, подумал он. Он поглядел еще немного, когда белый начал целовать тело другого. Бандажи начали набухать, и оба парня самозабвенно сплелись друг с другом, словно в комнате больше никого не было. Интерес Самсона исчез. Секс был ему интересен, лишь когда перевоплощался в искусство. Он всегда придерживался мнения, что большинство людей не обладают достаточным воображением, чтобы сделать секс физически привлекательным, не говоря уж о том, чтобы превратить его в произведение искусства.
Направляясь к своим личным комнатам, он еще приостановился, чтобы посмотреть на «Римские бани» Забегаловки, оборудованные ванной с водоворотом. Она могла вместить восьмерых; ее стенки были покрыты примитивными граффити, похожими на эротическую пещерную роспись. В прессе она упоминалась как «декадентская». Ничего достойного внимания там сейчас не происходило; ванну занимала лишь одна парочка, делившая на двоих опиумную трубку, а бурлящая волна закручивалась вокруг них.
Самсон прошел в свои личные апартаменты. Цвета тут были приглушены, полы покрыты разбросанными там и сям коврами, его любимые картины естественно вплетались в дизайн. Соответствующая его обычаю кровать, размером десять футов на пятнадцать, была накрыта накидкой из пушистого белого меха. Атмосфера в комнате неуловимо напоминала самую-самую внутреннюю часть кокона.
Лениво разлегшись на постели, он поиграл своим «Этч-анд-Скетч», двигая рычажками и делая забавные мультипликационные рисунки. Потом отшвырнул игрушку в сторону и потер глаза, будто маленький мальчик, которому давно пора спать. Он действительно устал; но, что еще хуже, ему стало скучно. Открыв холодильник, спрятанный за огромным, увеличенным кадром – рекламным плакатом к фильму «Тарзан», – он вытащил бутылку с крем-содой и налил ее в флинтстоуновский кувшин. Затем протянул руку к сувенирной коробке с Всемирной выставки, стоявшей возле кровати. Сняв крышку, он пробежал пальцами по многокрасочному ассортименту пилюль, порошков и шприцев и выбрал большую зеленую таблетку. Он бросил ее в содовую, помешал пальцем и выпил. Затем нажал на кнопку прикроватного пульта, приглушая свет. Он не мог выносить полной темноты, так же как и полного покоя, даже когда нуждался в сне… Они слишком напоминали ему о смерти.
Наконец он снял нынешний костюм. Лежа голый – в состоянии новорожденного, как он это называл, – он удобно устроился в гнезде из подушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164