Он схватил четыре бутылки за горлышки, потащил их на кухню и стал опустошать в раковину одну за другой. Стиви, увидев, что он сам начал это, присоединилась к нему. Стоя рядом с ним у раковины, она смотрела на его лицо, когда янтарная жидкость кружилась в водовороте и затем исчезала в стоке. Он казался теперь таким волевым…
Интересно, неужели он действительно покончит с этим? Или у него есть, как у Ирэн, свои секретные места – под кроватью, за книгами, наверху шкафов, на верхних полках? Всего понемногу, сказала она себе, переживая борьбу Бена так, будто боролась сама.
Она сварила крепкий кофе и поставила кофейник на кухонный стол вместе с двумя фарфоровыми кружками.
– Теперь ваша очередь, – сказала она Бену. – Вам известно все обо мне, что только можно узнать… все существенное. Теперь расскажите мне, какого черта вы погрязли в этом, – сказала она вспоминая те слова, что он произнес, когда впервые увидел ее.
Улыбка на его лице сказала Стиви, что он тоже вспомнил о них.
– Моя история не так хороша, как ваша…
– Хороша? – с негодованием вмешалась она. – Что же хорошего в моей истории?
– Ну, – начал он, осторожно выбирая слова, – я ощущал себя так, словно нет мне прощения… кроме слишком большого самодовольства. Жизнь подавала мне один удачный мяч за другим, Стиви.
Я рассчитывал, что так будет всегда. А потом Пат заболела… Прогноз был плохим, но я надеялся, был уверен, что вместе мы сотворим чудо. Мы боролись против той болезни, Стиви. Боже, как мы боролись. Но она умерла, – сказал он, и его голос надломился, – она все равно умерла… Все, что мы делали, оказалось недостаточным. Я не мог поверить в это… не хотел верить. В тот день, когда я ее похоронил, я почувствовал, что моя жизнь, по крайней мере та жизнь, которую я любил, прошла. Я вернулся домой и напился… Таким вот образом я платил дань уважения Пат, Стиви. Я приходил домой и напивался в стельку, до беспамятства.
– Но тут нет ничего ужасного, – пробормотала она. – Вам ведь было больно, Бен.
– Так оно и было, – сказал он, и в его темных глазах промелькнула память о той боли. – Я использовал алкоголь как лекарство, чтобы утолить боль, облегчить печаль и одиночество. И я не помню, когда это переменилось, Стиви, – сказал он упавшим голосом, – но наступило время, когда я стал пить просто для того, чтобы напиваться.
– То же самое произошло и со мной, Бен, – сказала она, вспоминая, как они с Пип играли, проглатывая разные пилюли, просто чтобы посмотреть, кто из них первой впадет в беспамятство. – Мы не должны больше этого делать, – заявила она, снова пускаясь в импровизацию. – Чем дольше мы сможем удержаться от искушения, тем лучше будем себя чувствовать. А чем лучше будем себя чувствовать, тем меньше поддадимся соблазну.
– Ты говоришь будто проповедник, – заметил он с улыбкой.
– А я себя такой ощущаю, – призналась она. – Мне не хочется потерять тебя в бутылке… Я уже и так потеряла многое из-за спиртного и пилюль. Не дай потерять тебя тоже, Бен. Обещай мне…
– Я не могу, – тихо сказал он, и его лицо отразило разочарование Стиви. – А если бы я сейчас что-нибудь и пообещал, ты все равно не должна мне верить.
Только она хотела нажать на него понастойчивей, как вспомнила, что Ли извлекал из нее такие же обещания – и как легко она нарушила их, когда столкнулась с искушением.
– Ты прав, – сказала она, – абсолютно прав. Давай проживем день сегодняшний, а о завтрашнем будем беспокоиться потом…
Действуя инстинктивно, Стиви припомнила свое детство и ту военную дисциплину и порядок, против которых когда-то бунтовала. Если раньше они давали ей ощущение тюрьмы, то теперь она надеялась, что они помогут создать устойчивость быта и надежность для их жизней, стоящих на грани развала.
В последующие дни она старалась устроить дело так, чтобы она и Бен делали все вместе – покупали продукты, готовили еду, совершали долгие прогулки по Центральному парку, варили и пили кофейниками черный кофе, часами разговаривали, обмениваясь воспоминаниями, которые до этого таили в себе, из стыда или гордости. Лишь когда наступало время сна, Стиви шла в свою комнату, напомнив Бену, что разбудит его, если почувствует тревогу или угнетенность, и прося его сделать то же самое.
Понимая, насколько стыдится Бен своего пагубного пристрастия, Стиви старалась отвлечь его ущемленное чувство собственного достоинства, увлекая его проектами, которые напоминали ему, кто он такой. Каждый день она делала что-то, чтобы восстановить его дом в былой красоте. Следила, чтобы все его костюмы отправились в чистку, чтобы он каждый день брился, чтобы его густые серебряные волосы были аккуратно подстрижены. А что более важно, она вовлекала его в поиски признаков той дороги, по которой они решили идти вместе. И каждый день, который Бен не пил, становился победой для них обоих – этот день они праздновали церемониальным изображением красного квадрата на календаре и вечерним тостом искрящейся водой, приправленной лимоном.
Вместе они обшаривали городские библиотеки в поисках материалов, касающихся алкоголизма и пристрастия к наркотикам, добавляя их к коллекции книг и медицинских журналов в кабинете Бена. Почти с религиозным трепетом они читали каждый день по меньшей мере три или четыре часа, делясь информацией. Если Стиви чего-то не понимала, то просила Бена объяснить; в конце концов, это было и его сражение.
– Тут говорится, что алкоголизм болезнь, – сказала она как-то вечером. – Если это так, почему же алкоголиков не лечат как… ну, диабетиков?
– Хороший вопрос, – с улыбкой ответил Бен. – Медики уже давно стараются найти на это ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164