Как раз перед Рождеством она ухватилась за случайно брошенное замечание Сюзанны, что неплохо было бы провести вместе каникулы, и напросилась на приглашение в Палм-Бич. Она придумала объяснения для Джинни, которые даже ей самой казались неправдоподобными. Она все больше замыкалась в себе и отдалялась от матери. А правда состояла в том, что она стремилась быть подальше от Джинни и Нила, пока не закончит университет и не начнет работать.
Когда пришла весна, она написала матери, что ей понадобится время, чтобы завершить неотложные дела. А когда наступило лето, она получила приглашение от самого Боудлея Хоуджа III снова поработать в конторе "Звони и жди".
Вилли скучала по матери и чувствовала себя виноватой из-за того, что бросила ее на попечение Нила, но ничего не могла с собой поделать, вспоминая с отвращением его дом, который никогда не называла своим.
Вилли закрыла глаза, спасаясь от бликующих солнечных зайчиков, скачущих по Чарльз-ривер миллионами сверкающих осколков. Апрельский день выдался холодным. Но бесстрашная команда "Гарвардских темно-красных" скользила по ледяной воде, делая сильные, уверенные взмахи веслами. Усевшись на свою жилетку, Вилли нерешительно произнесла: "Ура, команда" и подула на оледеневшие пальцы. Сюзанна, ее соседка по комнате, а теперь еще и лучшая подруга, ответила, дымя тридцатой за день сигаретой: "Ура тебе". В этом сиплом голосе проскользнула ирония.
– Я думаю, что в этом стремлении мужчин испытывать боль и напряжение есть что-то генетически неправильное. Дай мне двойной "Джек Дэниэл" и сигарету без фильтра, и я покажу тебе, что такое настоящее мужество.
Вилли рассмеялась. Сюзанна все то время, что они были вместе, казалась ей находкой и глотком свежего воздуха. Она обладала даром ко всему относиться с юмором.
– Думаю, на этой неделе они победят, – сказала Вилли, наблюдая за быстрым движением гребцов.
– Кого, к черту, это заботит? – ответила Сюзанна. – Это ерунда! Эти парни ничего не потеряют, будем мы болеть за них или нет. Зачем нас должно волновать, выиграют они эти Глупые гонки или не выиграют? Волнует ли что-то их, когда мы сдаем статьи закона?
Ее голос стал громче, она как будто подражала судье, ведущему заседание.
– Или когда старый Фергюсон на "правонарушениях" обходится с нами подобно маркизу де Саду. Прольет ли хоть один из этих парней слезу, добиваясь руки девушки-студентки юридического факультета? Нет, моя дорогая, даю слово, нет.
Вилли улыбалась. Она любила Сюзанну такой вот, разговорчивой. Разговорчивость привлекала ее и в Шерил. Она уже научилась различать, когда их слова следует принимать всерьез, и знала цену сказанному.
Вилли и Сюзанна были очень разными. Но вместе они составили изумительную комбинацию, это сразу бросалось в глаза. Бледно-розовые цвета блондинки Вилли удачно дополнили яркие краски Сюзанны. Они обе не походили на большинство молодых женщин, которых можно было видеть на Гарвардской площади, или тех, что приезжали на выходные из Веллесли, Хоулиоки и других колледжей. Они гордились этой своей самобытностью.
– Самолет, на котором должна прилететь моя мать, будет в семь часов, – вдруг сказала Вилли. – Боюсь, что не успею встретить ее.
Сюзанна не была любопытной, но Вилли знала, что ее подруга удивляется, почему же она не навещает свою мать, о которой подолгу любит рассказывать.
Когда Джинни позвонила и сообщила, что собирается в Нью-Йорк, она дала понять, что хотела бы побывать также и в Бостоне. Вилли ухватилась за эту возможность побыть с матерью вдвоем. И сейчас она немного волновалась в ожидании предстоящей встречи.
– Ты не откажешься с нами пообедать? – спросила она Сюзанну.
Та взглянула на Вилли, удивленно подняв брови.
– Ты правда этого хочешь? По твоим рассказам я поняла, что твоя мать – леди-динамит. Неужели ты не хочешь побыть с ней наедине? Поговорить, что-то вспомнить?
– Ты права, поехали.
Они сели в темно-синий "крайслер", который Джордж Паркмен подарил дочери в день окончания колледжа, и отправились домой. Машина Сюзанне не нравилась, этот подарок ее даже разочаровал. Ей всегда хотелось иметь что-то спортивное, заметное. Типа "феррари" или "ягуара", подаренных отцом ее братьям. Свое разочарование она выражала, всячески ругая "крайслер".
– Получай, сукин сын, – ворчала она, пиная машину ногой или останавливаясь так резко, что визг тормозов разносился по всей округе.
Джинни ждала в "Хемпшир-хаус". Среди клубной мебели, традиционно обитой кожей с ее специфическим запахом, и ореховых панелей она походила на камелию в декабре. Джинни была в белом габардиновом костюме с горностаевым воротником. Образ "роковой женщины" мог быть заимствован из фильма с Джоан Кроуфорд в зените славы. Вилли про себя улыбнулась. Мама, конечно же, знала, как себя подать. Вилли заметила, что и света, благодаря Джинни, казалось больше, – она сама светилась ярче неоновой лампы.
– Мама, – произнесла Вилли нежно. Обняв ее, Вилли заметила, как похудела ее мать, какой она стала хрупкой и маленькой.
– Дай мне наглядеться на тебя, дорогая, – сказала Джинни, отстраняясь. – Господи! Если б тебе не пришло в голову стать адвокатом, то, видит Бог, ты с легкостью могла бы стать моделью или кинозвездой.
Сидящий рядом мужчина при этом восклицании Джинни с интересом оглянулся. Он поставил стакан, приподняв очки, посмотрел на Вилли и сказал:
– Действительно, вы правы.
Вилли смутилась, усадила свою мать на стул и уселась сама спиной к выпившему господину. Заказали напитки.
– Как поживаешь, дорогая? Ты счастлива, все ли у тебя в порядке? Я так много думаю о тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164