И поскольку немногие из «кошечек» увлекались политикой, прошла целая неделя, прежде чем кто-то узнал Кей. На второй уик-энд она столкнулась с Джерри Вогеном, репортером, который помог ей пробраться в здание суда в день приезда.
– Так вот где вы скрываетесь? – воскликнул он, восхищенно оглядывая Кей, одетую в кожаное платье с бусами и бахромой, позаимствованное у девушки-индианки из племени чероки, оставшейся работать в одном из «Томкэт Клабз» после появления своих фото на страницах журнала в статье о Диком Западе.
– Я не скрываюсь, – сухо ответила Кей.
– Можно так и написать? Полно, Кей, давайте начистоту – что вы здесь делаете?
Кей сообразила, что, если промолчать, он начнет совать всюду свой нос и до чего-нибудь докопается.
– Олмстед просил меня приехать, поработать на него.
– Неужели?! И что это за работа?
– Пока… пока не решено.
– Итак… как бы это получше изложить… вы распростились с избирательной суетой только, чтобы прислушиваться к свистку О. О.?
Упоминание о знаменитом свистке Олмстеда могло иметь только вполне определенный смысл.
– Меня с Орином ничего не связывает, – поспешно заверила Кей. – Я не могу запретить вам опубликовать статью, Джерри, но уж, пожалуйста, постарайтесь, чтобы в ней не было ничего, кроме чистой правды, иначе, клянусь, вы об этом горько пожалеете.
Воген кивнул, казалось, убежденный, что Кей полна решимости выполнить угрозу, чего бы это ни стоило.
– Ничего, кроме правды, – подтвердил он, поднимая руку, как бы произнося клятву на суде. – Но в этом случае, думаю, и правды более чем достаточно.
И, расплывшись в самодовольной улыбке, отошел.
На следующее утро, когда Кей завтракала в одиночестве, появилась Патти и сказала, что О. О. хочет немедленно ее видеть.
– Взгляни на это, – проворчал Орин, швырнув Кей сложенную газету, как только девушка переступила порог его спальни.
Одетый в красную пижаму из китайского шелка, Олмстед восседал в центре кровати, окруженный десятками различных изданий, доставлявшихся ежедневно из всех стран мира.
Кей присела на краешек и взяла газету. В глаза бросился заголовок статьи Вогена:
– «Дочь Уайлера нашлась!»
Словно она была объектом настойчивых поисков как жертва похищения или кораблекрушения! Воген подробно излагал скудную информацию: Кей, не скрываясь, живет в особняке Олмстеда и заявляет, что собирается работать на издателя. Однако нескольким голым фактам был придан явно скандальный оттенок. Дом описывался как «Печально известный храм наслаждений», где мистер Олмстед живет, подобно турецкому паше, и одно крыло, называемое «Кэтуок» – «кошачьи прогулки», – служит приютом десяткам молодых красивых женщин, питающих воображение читателей.
Приводилось высказывание Кей, отрицавшей всякие интимные отношения с Олмстедом, но тут же намекалось, что для О. О. бизнес никогда не существовал отдельно от развлечений.
– Мне уже позвонил Тони Бэнкс, – сообщил Олмстед, как только Кей закончила просматривать статью. – Он считает, что все еще можно исправить, при условии, если ты сегодня же уедешь отсюда. Честно говоря, умолял уговорить тебя. Если ты останешься, Уайлер может распроститься с надеждой попасть в Сенат. Вряд ли найдется много избирателей, посчитавших, что ему можно доверить судьбу сотен людей, если он не смог как следует проследить за собственной дочерью.
– Что ж, – вздохнула Кей, – вы предупреждали, что так будет.
– А как ты намереваешься поступить? – поинтересовался Олмстед.
– Разве решение зависит от меня? Это ваш дом, и вы уже объяснили, почему поддерживаете его.
– Я за сексуальную свободу, не за насилие. Насколько я понимаю, Кей, поступок твоего отца говорит о том, что он не достоин такой высокой должности.
– Тогда я, конечно, хотела бы остаться, – сказала Кей, ощущая теплую волну удивления и благодарности за неожиданную недвусмысленную поддержку. – Только с условием – я не желаю быть одной из ваших проклятых кошек, или как вы их там называете. Я в самом деле пришла сюда только потому, что вы обещали мне работу. Я имела в виду настоящую работу в журнале.
– Хорошо, – добродушно усмехнулся Олмстед, – дайте только подумать, куда бы вас лучше пристроить.
– Только не где-нибудь поблизости от центра этой кровати, – шутливо предостерегла Кей – они уже не раз обменивались колкостями по этому поводу.
Олмстед снова расхохотался.
– Ну, а теперь идите, развлекайтесь, – посоветовал он, но, когда Кей уже была у двери, добавил:
– Только не выходите из дома, если не желаете давать интервью. У входа топчется куча репортеров и фотографов, готовых тут же наброситься на вас.
На столе, где обычно оставлялась почта для девушек, днем Кей увидела несколько адресованных ей записок.
Некоторые были от Тони Бэнкса, остальные – от газетчиков. Кей выбросила их в корзину для мусора, за исключением одного листка, на котором почерком О. О. были записаны телефонный номер и всего четыре слова: «Позвоните завтра Джил Эванс».
Позже, когда в комнату возвратилась Терри, Кей показала ей записку и передала разговор с Олмстедом.
– Слушай, кто такая Джил Эванс? – спросила она. Терри уселась за стол и принялась красить ногти на ногах в фиолетовый цвет – как требовалось для съемок апрельского номера. Она объяснила, что Джил Эванс – правая рука О. О., единственная, кроме самого хозяина, кому доверяется самостоятельно принимать деловые решения.
– Пока он весь день валяется на кровати, она сидит за столом в офисе и решает кучу всяких проблем – то есть буквально все. Она сегодня явилась в фотостудию, когда там делали мои пробные снимки, и заставила меня торчать перед ней в чем мать родила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174