– Какой же?
– В следующий раз подумаю дважды, прежде чем сдержать слово.
Он вошел в ванную и осторожно прикрыл за собой дверь.
* * *
Силуэты небоскребов и величественных зданий Голд Коуст отчетливо вырисовывались на фоне пурпурно-фиолетового сумеречного неба, когда они подъехали к городским предместьям.
На обратном пути они почти не разговаривали. Стремление вернуть прежние отношения после вчерашней сцены породило неослабевающее напряжение. Кроме того, сегодняшнее выступление тоже не способствовало хорошему настроению – в маленьком поселке, все население которого состояло из девятисот человек, открывали мемориал в память четырех молодых солдат, погибших во Вьетнаме. К тому же после нескольких дней забвения со стороны прессы, репортеры, пронюхавшие о традиционном способе добывания голосов, поспешили приехать в поселок: трогательная речь Кей произвела на них такое впечатление, что после выступления девушка оказалась в осаде. Кей засыпали вопросами до тех пор, пока Митчу, наконец, не удалось ее вызволить.
Неожиданно Митч нарушил молчание.
– Кей, поедем ко мне домой. Поужинаем вместе. Познакомишься с моей семьей.
Кей согласилась, довольная, что может хоть немного отдохнуть от суматохи, необходимости улыбаться, пожимать руки, говорить любезности, и радуясь, что отношения с Митчем вновь станут прежними – дружескими и необременительными.
Перед тем как ехать домой, Митч остановился на Милуоки-авеню, чтобы купить что-нибудь к ужину, и поскольку в этом районе жили почти исключительно поляки, как покупатели, гак и продавцы встречали Митча дружескими приветствиями. Он обычно задерживался на несколько минут, отвечая на расспросы по-польски. Кей чувствовала себя так, будто перенеслась в другую страну. Все, что покупал Митч, было чисто польским, – круглый каравай хлеба из ржаной муки грубого помола, колбаса, бутылка сливовой водки – сливовицы. Кей позавидовала Митчу – как здорово жить в атмосфере родины, которую был вынужден покинуть! Она еще в жизни не испытывала такой тоски по дому, как в этот момент.
Они проехали несколько кварталов по улице, застроенной одинаковыми деревянными щитовыми домиками с узенькими верандами. Многие из них выглядели убого, но тот, перед которым Митч остановил машину, явно был предметом гордости хозяев – свежевыкрашенный белой краской, с чистыми стеклами и покрытой лаком дубовой дверью.
Гроздь крохотных металлических колокольчиков, прибитых к косяку, весело затренькала, когда они вошли через незапертую дверь; плотная женщина в переднике поспешно вышла в коридор. Седеющие светлые волосы, небрежно свернутые узлом, распустились, когда она бросилась навстречу Митчу и, обняв его, что-то залепетала по-польски.
– Это моя мать, Анна, – представил Митч. – Она говорит, что мы, должно быть, ужасно питались все эти пять дней и я сильно похудел.
Он подтолкнул Кей вперед.
– Мама, это Кей Уайлер. Она работала гораздо больше меня и совсем проголодалась, так что я привел ее домой, попробовать твоей стряпни.
И, вручив матери большой пакет, добавил:
– А тут кое-что к ужину.
– Добро пожаловать, мисс, – кивнула Анна Карло-шик, застенчиво приглаживая волосы, и что-то вновь сказала на польском.
– Мама говорит, – перевел Митч, – ты еще красивее, чем на снимках, хотя слишком худая.
– Спасибо, – сказала Кей.
– Будьте, как дома. Митч, мы подождем твоего папу и сядем за стол.
Анна поспешно вышла, унося сумку. Дом оказался уютным, где каждый предмет старой мебели и каждая выцветшая фотография на стене говорили о нелегкой истории и суровой судьбе семьи. Какая противоположность холодной безликой роскоши особняка Уайлеров! Кей мгновенно вспомнила о скромной хижине Мака и Лили на плантации, о ненавистном коттедже на побережье, где она выросла. Дом! Счастливец Митч, у него есть дом!
Кей смыла дорожную пыль в крошечной ванной под лестницей и, уже вытираясь, услышала позвякивание колокольчиков, означавшее приход отца Митча. Она возвратилась в залу. В мягком кресле сидел мрачный неулыбающийся человечек с пронизывающим взглядом темных глаз, длинным прямым носом и густыми усами. Черные волосы блестели и прилипли к черепу, словно только что вымытые. Кей вспомнила, что говорил Митч о работе отца. Да, он, должно быть, смыл кровь, прежде чем вернуться домой.
– Это мой отец, Лех, – представил Митч.
Она вышла вперед и протянула руку, но он лишь пробурчал что-то и не двинулся с места. Митч явно смутился, но ничего не сказал. Кей тоже нашла извинение грубости Леха. Работа на бойне хоть кого лишит иллюзий, и кроме того, девушка вспомнила, что сестра Митча умерла в детстве. Трудно винить Леха Карлошика за то, что он стал угрюмым безрадостным человеком.
Когда все уселись ужинать за кухонный стол, Анна сделала все возможное, чтобы Кей почувствовала себя, как дома, – положила на тарелку огромную порцию колбасы с капустой, расспрашивала о поездке с сыном, которого называли только Михалом. Однако Анна избегала разговоров о политике, ее больше интересовали места, где побывали молодые люди, события на ярмарках.
Но упорное молчание Леха так нагнетало напряжение, что Кей невольно начала задаваться вопросом, зачем Митч привел ее в свой дом? Может, хотел, чтобы она увидела худшие стороны его жизни, прежде чем их отношения зайдут дальше?
Они уже почти закончили с ужином, когда Лех, наконец, заговорил.
– Значит, – обратился он к сыну, – ты успел одурачить достаточно народа и уговорить голосовать за того типа, на которого работаешь?
Митч бросил на Кей извиняющийся взгляд.
– Папа, прошу, никакой политики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174