— Тогда я работал судомойкой, но услышал от одной девушки о мисс Пеппер, что она хорошо платит и что любит, когда у нее работают молодые и красивые. Я и пошел. Она и правда хорошо платит, и работа не трудная. И я не возражаю против некоторых дополнительных обязанностей, когда ей этого надо…
— Дополнительных обязанностей? — спросила Ники. — О чем вы?
Пока «бентли» мчался по шоссе, шофер довольно свободно разговаривал с ней, даже рассказал Ники о том, что живет здесь нелегально. Но тут он немного притормозил и внимательно посмотрел на нее. Вместо ответа он вдруг спросил:
— Мисс Пеппер называет вас сестрой. Но вы так непохожи… Невозможно поверить.
— У нас разные матери, и выросли мы отдельно. Вчера я впервые познакомилась с Пеппер.
— Она хорошая женщина, — сказал Панчо. Я рад, что работаю на нее. — Затем он включил радио. — Вы какую музыку любите?
— Все равно, — рассеянно ответила Ники. Она почувствовала, что здесь что-то не так. Панчо не хотел больше разговаривать с ней на тему о работе. Это было совершенно очевидно. Но почему? И что это за «дополнительные обязанности», которые Пеппер просит его выполнять?
Когда они приехали в «Венецию», Ники сразу же поняла, что побродить здесь будет интересно. Стало ясно, почему это место было названо так же, как прославленный итальянский город: множество каналов с переброшенными через них легкими мостиками пересекали центр городка. Вдоль побережья стояли старинного вида дома с лепниной и арками.
Она не стала возражать, когда Панчо припарковал машину неподалеку от набережной и предложил ей прогуляться одной.
— Я заеду за вами прямо сюда часика через два…
Ники показалось, что у Панчо были еще какие-то свои дела. Она согласилась, и они договорились встретиться на этом же месте через три часа. Обрадованная тем, что может немного пройтись и размять ноги, Ники прогулялась вдоль пляжа, где множество молодых и красивых юношей и девушек играли и волейбол, работали на тренажерах или просто загорали. Прошлась по набережной, где раскатывала на скейт-бортах молодежь в бикини и плавках, и сидели лицом к морю художники-акварелисты. Потом остановилась у небольшого киоска, чтобы купить несколько открыток для Хелен, Лаци, Герти и Блейк. Там же она выбрала несколько сувениров: для Хелен — большую ракушку, разрисованную светящимися красками, такими же не правдоподобными, как и сама Калифорния, а для Блейк футболку с надписью «Жизнь — это пляж».
Прогуливаясь по аллее, она вдруг обратила внимание на огромную черно-белую эффектную фотографию в витрине какого-то выставочного зала. На фотографии был изображен мужчина в черной форме эсэсовца, нежно прижимающий к себе очаровательную маленькую девочку и наблюдающий за тем, как группа немецких солдат помогает погрузиться в машину семье с ребятишками. Надпись под фотографией гласила: «Берлин, 1937». Ники сразу же вошла в этот зал.
Стены небольшого выставочного зала были увешаны в основном черно-белыми фотографиями — такими же драматическими, как и тот период, который был запечатлен на них. Они рассказывали о стране, шагающей от поражения к агрессии — в дыму фабричных труб, под свастикой, печать которой лежала на точеных лицах молодых мужчин и женщин «арийского» происхождения. Ники почувствовала, как участился ее пульс, когда она увидела сначала одну, потом еще одну фотографию Олимпиады 1936 года, дискобол с напрягшимися мускулами, бегун в последнем рывке перед финишем. Когда она подошла к фотографиям пловцов, то почувствовала, как по всему телу пробежали мурашки, хотя было совсем не холодно.
Прямо перед ней было изображение женщины, готовой к прыжку, в тот момент, когда она уже поймала рановесие и, казалось, вот-вот взметнется в воздух. Лицо прыгуньи было тем же, что и на фотографии, хранившейся у Ники. Это была ее бабушка Моника Веро.
С сильно бьющимся сердцем Ники обратилась к молодому человеку в джинсах — смотрителю зала — с просьбой дать ей некоторую информацию о фотографиях.
— Они вам понравились? спросил он. Их сделал один из наших местных фотографов.
— Как его зовут? — торопливо спросила Ники. Молодой человек кивнул в сторону стены, на которой висела дощечка с именем фотографа.
Ники не спускала глаз с восьми букв: «САНДЕМАН». Ей показалось, что время остановилось.
— Скажите, а его полное имя не Ральф Сандеман? — спросила она дрожащим голосом.
— Да. Он сделал эти фотографии, когда был еще совсем молодым человеком и ему поручили освещать Олимпийские игры…
Ники не помнила, как покинула выставку. Она пришла в себя уже на пляже, где, глядя невидящим взором в океан, пыталась понять, что же произошло. История ее бабушки и эта выцветшая фотография — все это было как бы из другого мира, какая-то сказка, только без традиционного счастливого конца. Она никогда в жизни не видела ни бабушки Моники, ни того человека, который любил ее, а потом бросил. Для Ники вся эта история была каким-то далеким нереальным прошлым, как будто главой недочитанной книги. И Ники была готова захлопнуть эту книгу, так и не прочитав до конца. Чего она добьется, если станет сейчас разыскивать этого Ральфа Сандемана? Она почувствовала, что не вынесет, если он отвернется от нее, откажется так же, как X. Д. Хайленд. А на что иное могла она рассчитывать? Именно он — этот неизвестный ей дедушка — и начал тот тяжелый путь отказов и непризнаний, который повторился в трагической судьбе ее матери. Он достаточно ясно продемонстрировал свои намерения, бросив Монику Веро почти сорок лет тому назад.
Но все же она была здесь… Возможно, до его дома всего несколько минут ходьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154