Вероятно, дома у нее где-нибудь в укромном уголке находится целый склад записных книжек. «Кислота и яд… — ухмыльнулся он. — Впрочем, если эти элементы поступают в ее организм — это ее личное дело, но если они же исторгаются во внешний мир…»— Мне не может быть все равно, — твердо сказала Ксения. — Это угрожает мне лично. Если на твое место посадят какого-нибудь зеленого «вьюношу», неспособного отличить репортаж от очерка…— Ты не права! — почти развеселился Александр. — Чем это тебе угрожает? В сравнении с ним ты будешь выигрывать, твое чувство значимости значительно возрастет… У тебя наконец-то появится возможность проявить свои нереализованные материнские чувства. Да ты будешь кормить его грудью! Прямо как того птенчика из рекламного… О, это был настоящий бэби! Выражаю свои соболезнования, что тебе все-таки не удалось его заарканить.Конечно, он влезал не в свое дело. Тем более очень грубо. Но это была единственная надежда, что Ксения оскорбится и оставит его в покое.Ксения не оскорбилась. Она давно уже привыкла к ехидным шуткам Александра и его манере говорить колкости, когда нужно прекратить разговор. Но это нужно ему, а не ей. Поэтому Ксения, вместо того чтобы возмущенно, как полагается обиженной до глубины души женщине, встать и исчезнуть из бара, улыбнулась — открыто и ласково. Хотя не преминула нежнейшим тоном указать:— Хам. И к тому же ненормальный.— В общем-то диагноз недалек от истины, — не стал спорить Александр, который был согласен, чтобы она немедленно прервала всякие отношения с ненормальным хамом.— Что и с кем делаю я — это мое личное дело, — указала Ксения.Она поставила локоток на стол и медленно, мелкими глоточками, смакуя, отпивала из бокала. «Кажется, она получает от этого удовольствие», — содрогнувшись, подумал Александр, имея в виду коктейль. Он не представлял себе, как можно пить бурду, состоящую из молока и фруктового сока. Впрочем, на вкус и цвет, как известно… Он вспомнил одно из своих недавних интервью: один пресыщенный бизнесмен, разбогатевший на спекуляциях бензином, избрал своим видом отдыха «гурман-туры». Раз в несколько месяцев он берет путевку в какую-нибудь экзотическую страну и обжирается там совершенно невозможными вещами. Кузнечики в сладком ананасовом желе со слизью, которую вырабатывают виноградные улитки, — для него это только цветочки. Он познает мир через желудок и считает, что знает о тех странах и народах, где ему приходилось бывать, ВСЕ! Что-то в этом, конечно, есть, но сам Александр, не обладая столь тонким вкусом, никак не мог уловить, что именно.— …и моя личная жизнь на работе никогда не отражается, — как будто издалека донесся до него голос Ксении.Он понял, что задумался и пропустил значительную часть ее обвинительной тирады. Честно говоря, ему не стало обидно и он подумал, что было бы хорошо и дальше «отключаться» таким образом.— …а вот тебя вышибут из редакции в два счета, несмотря на все твои гениальные творения!— А! — Александру внезапно стало совсем весело. То ли рассмешили Ксенины аргументы, то ли наконец-то подействовало выпитое. — Ты все-таки признала меня гением! Благодарю, не ожидал!— Пожалуйста, — процедила Ксения, не вынимая изо рта яркую соломинку, по которой тянулся густой коктейль. — Кстати, ты не можешь упрекнуть меня в том, что я не ценю тебя как журналиста. Чего никак не скажешь о тебе. Ты никогда не упустишь случая, чтобы не укусить меня, причем почти за каждый материал.— Не виноват! — рьяно оправдался Александр. — Не по злобности характера или подлости натуры… Причина одна — женское творчество мне вообще претит. Куча воплей-соплей и полное отсутствие логики.— Еще немного, — улыбка Ксении почти не изменилась, но непостижимым образом из вежливой превратилась в ледяную, — и я разобью на твоей гениальной голове все твое вдохновение!И она выразительно показала глазами на приземистый пузатый графинчик, жалкий в своей пустоте.Глядя на ее побледневшее от злости лицо, Александр не стал сомневаться, что от задуманного до действия остался всего один шаг. Ксения могла не обратить внимания на его поддразнивания, если дело касалось ее внешности или поступков, но когда речь заходила о работе… В очередной раз запоздало вспомнился Козьма Прутков: «Не шути с женщиной, эти шутки глупы и неприличны», — и, пытаясь сгладить совершенный промах, он примирительно произнес:— Ну ладно, все… Извини. Нет, правда извини. Просто я, как профессиональный журналист, заранее проигрываю ситуацию и заранее знаю, о чем ты меня через минуту спросишь. А я скорее всего не смогу ответить.— Ты так хорошо меня знаешь? — Ксения еще не отошла от обиды, поэтому смотрела не только холодно, но и презрительно.— Тут дело не в тебе, а в шаблонах мышления. Сейчас, например, ты спросишь: «Что с тобой, Саша?»— Что с тобой, Саша?Голос Ксении вдруг прозвучал необычайно мягко, и от этого ему стало совсем муторно. Отшучиваться для него было привычно, гораздо привычнее, чем выворачивать наизнанку душу, что предлагала ему сейчас Ксения. В конце концов, какого черта он должен это делать? Мало кто захочет покопаться в его душе! Он сам в последнее время только тем и занимался, и ничего, кроме абсолютной пустоты, ему там обнаружить так и не удалось.— А, догадался! — сказал он неожиданно для себя и больше себе, чем Ксении. — Со мной — ничего.— Ничего? — проверила она.Издержки журналистской работы: даже в обычной жизни любопытство идет впереди сочувствия.— Ни-че-го! Абсолютный ноль! Пустое место! — сказал он, желая одного — чтобы она отвязалась.— Пустота? — уточнила Ксения.— Вот именно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69