Эти заботы неведомого существа о нем, особ
енно непрестанность этих забот, вызывают у него порой в тихие часы мучит
ельную головную боль.
Подняться мешает ему какая-то тяжесть, чувство застрахованности на всяк
ий случай, ощущение ложа, которое ему приготовлено и принадлежит только
ему; а лежать неподвижно мешает ему беспокойство, которое гонит его с лож
а, мешает совесть, бесконечно стучащее сердце, страх перед смертью и жела
ние опровергнуть ее, все это не дает ему лежать, и он поднимается снова. Эт
и подъемы и опускания и некоторые случайные, несущественные наблюдения,
сделанные на этих путях, суть его жизнь.
У него два противника. Первый теснит его сзади изначально. Второй прегра
ждает ему путь вперед. Он борется с обоими. Первый, собственно, поддержива
ет его в борьбе со вторым, ибо хочет протолкнуть его вперед, и так же подде
рживает его второй в борьбе с первым, ибо отталкивает его назад. Но это тол
ько в теории. Ведь есть не только эти два противника, но есть еще и он сам, а
кто, собственно, знает его намерения? Во всяком случае он мечтает о том, чт
о когда-нибудь, украдкой Ц для этого, конечно, нужна такая темная ночь, ка
кой еще не было, Ц он сойдет с линии боя и благодаря своему боевому опыту
будет поставлен судьей над своими борющимися друг с другом противникам
и.

К серии «ОН»

Он нашел архимедовскую точку опоры, но использовал ее против себя, лишь с
этим условием, видимо, ему и было дано найти ее.
14 января 1920. Себя он знает, другим он верит, это противоречие распиливает дл
я него всё.
Он живет в рассеянии. Его элементы скитаются по миру вольной ордой, и толь
ко потому, что его комната тоже принадлежит к миру, он иногда видит его вда
ли. Как он может нести ответственность за него? Разве это можно назвать от
ветственностью?
У него своеобразная входная дверь, когда она захлопывается, ее уже нельз
я открыть, надо выламывать замок. Поэтому он никогда не запирает ее, а оста
вляет полуоткрытой и закладывает деревяшкой, чтобы дверь не захлопнула
сь. Это, конечно, лишает его всякого домашнего уюта. Его соседи, правда, зас
луживают доверия, тем не менее ценные вещи он должен весь день носить с со
бой в сумке, а когда он лежит на диване у себя в комнате, кажется, будто он ле
жит в коридоре, летом оттуда тянет душным воздухом, зимой Ц ледяным.
Всего, даже самого обычного, например, обслуживания в ресторане, он долже
н добиваться лишь с помощью полиции. Это лишает жизнь всякой уютности.
У него множество судей, они как полчища птиц в ветках дерева. Их голоса пер
емешиваются, в вопросах ранга и компетенции разобраться нельзя, к тому ж
е их места то и дело меняются. Кое-кого, однако, можно различить, например, т
ого, кто держится мнения, что надо только однажды перейти на сторону добр
а и ты уже спасен, независимо от прошлого и даже независимо от будущего. Та
кое мнение не может, конечно, не совратить на сторону зла, если толкование
этого перехода на сторону добра не очень строго. А оно очень строго, этот с
удья не признавал еще ни одного дела подсудным себе. Но вокруг него масса
кандидатов, вечно тараторящий народ, который ему подражает. Они всегда с
лышат его…
2 февраля 1920. Он вспоминает одну картину, изображавшую летний день на Темзе
. Река была во всю свою ширину заполнена лодками, которые ждали, чтобы откр
ылся шлюз. Во всех лодках были веселые молодые люди в легкой светлой одеж
де, они почти лежали, отдаваясь теплому воздуху и речной прохладе. Благод
аря этой общности их веселье не ограничивалось пределами отдельной лод
ки, от лодки к лодке перелетали шутки и смех.
Он представил себе, что где-то на лужайке на берегу Ц берега были на карт
ине едва намечены, надо всем царило скопление лодок Ц стоял он сам. Он гля
дел на этот праздник, который вообще-то не был праздником, но мог быть так
назван. Ему, конечно, страшно хотелось участвовать в нем, он прямо-таки то
сковал, но он должен был признаться себе, что он отстранен, ему нельзя было
влиться туда, для этого потребовалась бы такая большая подготовка, что з
а ней ушли бы в прошлое не только это воскресенье, не только множество лет
, но и он сам, и даже если бы время пожелало остановиться здесь, все равно др
угого результата не получилось бы, все его происхождение, воспитание, фи
зическое развитие должны были идти другим путем.
Так далек был он, значит, от этих спортсменов, но вместе с тем он был ведь и о
чень близок к ним, и это было труднее понять. Ведь они тоже были людьми, как
он, ничто человеческое не могло быть им совершенно чуждо, если бы, стало бы
ть, их исследовали, то непременно нашли бы, что чувство, которое им владело
и отстранило его от этого лодочного похода, жило и в них, только оно отнюд
ь не владело ими, а лишь мелькало в каких-то темных углах.
Моя тюремная камера Ц моя крепость.
Ц Подняться мешает ему какая-то тяжесть, чувство застрахованности на в
сякий случай, ощущение ложа, которое ему приготовлено и принадлежит толь
ко ему; а лежать неподвижно мешает ему беспокойство, которое гонит его с л
ожа, мешает совесть, бесконечно стучащее сердце, страх перед смертью и же
лание опровергнуть ее, все это не дает ему лежать, и он поднимается снова.
Эти подъемы и опускания и некоторые случайные, мимолетные, несущественн
ые наблюдения, сделанные на этих путях, суть его жизнь.
Ц Твоя картина убийственна, но лишь для анализа, главную ошибку которог
о она показывает. Верно, человек поднимается, падает назад, снова поднима
ется и так далее, но в то же время и с еще большей верностью это вовсе не так
, он ведь един, в полете, стало быть, есть и покой, а в покое полет, и то и друго
е соединено в каждом, и в каждом Ц соединенность, и в каждом соединенност
ь соединенности и так далее вплоть до, ну, вплоть до действительности жиз
ни, причем и эта картина столь же неверна и, может быть, даже еще обманчиве
е, чем твоя.
1 2 3 4 5 6 7 8