А еще мистер Споффард сказал, что несколько месяцев назад, когда мистер Бланк решил попробовать получить место окружного прокурора, он вылил в раковину спиртного на тысячу долларов. Тут Дороти говорит: «Он вылил в раковину спиртного на тысячу долларов, чтобы заработать популярность на миллион долларов и получить место, а мы, если будем все в раковину выливать, что получим?» Но мистер Споффард слишком умный джентльмен, чтобы отвечать на такие дурацкие вопросы. Он обратил на Дороти взгляд, исполненный достоинства, и сказал, что ему пора к матушке. А я всерьез рассердилась на Дороти. Поэтому я вышла за мистером Споффардом в коридор и спросила его, не трачу ли я время попусту, пытаясь перевоспитать такую девушку, как Дороти. Мистер Споффард считает, что трачу, потому что, по его мнению, Дороти невозможно научить вести себя прилично. А я сказала мистеру Споффарду, я столько времени потратила на Дороти, что неудача меня очень огорчит. И я даже заплакала. Мистер Споффард очень заботливый, и когда он увидел, что у меня нет носового платка, он достал свой собственный и вытер мне слезы. А потом сказал, что будет помогать мне с Дороти и попробует обратить ее внимание на вещи, расширяющие кругозор.
Потом он сказал, что нам следует сойти с поезда в месте под названием Мюних, потому что там много искусства, которое у них называется «кунст», и оно очень расширяет кругозор. Он сказал, что он, Дороти и я сойдем в Мюнихе, а матушка с мисс Чэпмен поедут в Вену — для его матушки все города на одно лицо. Так что мы сойдем в Мюнихе, а мистеру Эйсману я незаметно пошлю телеграмму. Думаю, не стоит рассказывать мистеру Споффарду про мистера Эйсмана, потому что религиозные взгляды у них разные, а два джентльмена с такими разными религиозными взглядами вряд ли захотят общаться друг с другом. Так что я дам телеграмму мистеру Эйсману, напишу, что мы с Дороти решили сойти в Мюнихе ознакомиться со всем их искусством.
Потом я вернулась к Дороти и сказала ей, чтобы она, когда ей нечего сказать, лучше бы молчала. Потому что мистер Споффард хоть и из старинного рода и истовый пресвитерианин, я вполне могу с ним подружиться, и нам с ним есть о чем побеседовать. Собственно говоря, мистер Споффард очень любит поговорить о себе, что, сказала я Дороти, только доказывает, что он такой же, как все джентльмены. Но Дороти сказала, что ей нужны доказательства посерьезнее. А еще Дороти сказала, что ей кажется, я вполне могу подружиться с мистером Споффардом и особенно с его матушкой, с которой у меня много общего, но если я когда-нибудь столкнусь с мисс Чэпмен, то потерплю поражение, потому что Дороти видела мисс Чэпмен за ланчем, и Дороти говорит, что мисс Чэпмен из тех женщин, которые надевают рубашку с галстуком всегда, а не только для катания верхом. И Дороти сказала, что на мысль о мороженщике ее навел взгляд, которым ее одарила мисс Чэпмен. Про мистера Споффарда Дороти сказала, что с его мозгами можно только монетки совать в электрическое пианино, но я решила, что на такое и отвечать не стоит. А теперь нам пора собирать вещи, потому что в Мюнихе мы сходим — нам же надо осмотреть весь тамошний «кунст».
19 мая
Вчера мистер Споффард и мы с Дороти сошли с поезда в Мюнихе, для того чтобы осмотреть кунст, только Мюнихом его можно было называть в поезде, а когда сходишь с поезда, оказывается, что это Мюнхен. Там сразу становится понятно, что в Мюнхене очень много кунста, потому что слово «кунст» большими буквами написано повсюду, и даже в будке чистильщика обязательно есть кунст.
Мистер Споффард сказал, что в Мюнхене нам обязательно надо пойти в театр, там в театре тоже много кунста. Мы просмотрели афиши всех театров, в чем нам помог весьма образованный портье в гостинице, который нам все прочел и объяснил, потому что мы ни слова разобрать не могли. Похоже, во всем Мюнхене дают «Кики», и я сказала, пойдемте посмотрим «Кики», ведь в Нью-Йорке мы смотрели «Ленор Ульрик», поэтому мы поймем, что там происходит, даже если они не будут говорить по-английски. И мы пошли в Кунсттеатр. Похоже, в Мюнхене одни немцы, и в фойе Кунсттеатра было полным-полно немцев, они все пили пиво и ели сардельки с луком и чесноком и крутые яйца. Там так воняло, что мне даже пришлось спросить мистера Споффарда, в тот ли театр мы пришли. Но мистер Споффард, кажется, решил, что в фойе Кунсттеатра пахнет точно так же, как во всем Мюнхене. Тут Дороти говорит: «Можете сколько угодно говорить, что у немцев полно кунста, но, по-моему, у них полно деликатессенов».
Потом мы вошли в зал Кунсттеатра, но там пахло еще хуже, чем в фойе. Выглядит там все так, будто стены обклеили требухой и позолотили. Только самой позолоты под толстенным слоем пыли не видно. Дороти посмотрела по сторонам и говорит: «Если это и есть „кунст“, то центр мирового искусства находится в Юнион-Хилл, Нью-Джерси».
Тут стали играть «Кики», но, кажется, это не та «Кики», которую дают у нас в Америке, потому что это оказалась история про семью каких-то здоровенных немцев, которые все время друг другу лезли под руку. Потому что немцы такие здоровые, что когда на сцене оказывалось их человека два-три, они просто разойтись друг с другом не могут. А потом Дороти начала беседовать с каким-то немецким джентльменом, который сидел за ее спиной и, как ей показалось, аплодировал. Но оказалось, что он разбивал о спинку ее кресла крутые яйца. По-английски он говорил с акцентом, наверное, с немецким. Дороти спросила его, появилась ли на сцене Кики. Он сказал, что нет, а еще сказал, что играет ее замечательная немецкая актриса, приехавшая прямо из Берлина, и нам обязательно надо ее дождаться, даже если мы ни слова не понимаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32