Сидр выплеснулся через край.
– Надеюсь, никто не думает, что я собираюсь давать своей дочери другое имя на двадцать третьем году?
– Я и не прошу тебя об этом, папа.
Кэд недовольно пробурчал что-то и пошел обслуживать других клиентов.
– Ну, лейтенант, – Картер скрестил руки и наклонился вперед. – Ну, что ты думаешь насчет смотра?
– Хорошо прошел. Мне понравилось. – Он улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.
«Интересно, как выглядят его родители, если они произвели на свет такого красавца», – подумала Бесс.
Она взглянула на его огромную руку, которой он обхватил свою кружку.
– Как твоя рука?
Джон вытянул руку ладонью вверх. Между большим и указательным пальцем протянулась тонкая красная полоска. Он медленно сжал пальцы.
– Нормально. Но еще трудно заряжать мушкет. Все еще болит. Из-за этого я плохо стреляю.
Картер чуть не поперхнулся этим:
– Ты стреляешь хуже теперь?
Джон грустно кивнул головой:
– Да, хуже. А нам нужно все время тренироваться.
Руфус выпрямился:
– Тренироваться?
– Да.
А сейчас самая ответственная часть беседы. Он должен был сообщить им сведения не слишком много, не слишком мало, а ровно столько, чтобы достичь поставленной цели. Если он скажет им слишком мало, это не будет иметь никакого действия, если слишком много, это будет опасно. Годы работы научили его все делать в меру.
– Мы должны стрелять каждый день теперь. Приказ капитана. Ремонтировать крепость и стрелять. Это все, чем мы должны заниматься теперь.
Руфус и Картер переглянулись:
– Ремонтировать форт?
– Да. – Он заставил их подождать продолжения, пока сам пил теплый сладковатый сидр. – Он был весь разрушен. В нем нельзя было жить. Нам пришлось спать в палатках.
– Держу пари, это было не совсем удобно, – живо добавил Руфус.
– Да и холодно. Но сейчас он уже почти готов. Думаю, после Нового года мы переберемся туда.
– Ну, там вам будет намного лучше жить. – Картер дружелюбно улыбнулся ему.
Джон сделал еще глоток. Он ощутил во рту смесь яблока, алкоголя и специй.
– Мне нужно возвращаться.
– Так быстро? Я возьму тебе еще сидра. – Картер сделал знак Кэду.
– Нет, нет. Должен идти. – Джон повернулся к Бесс.
– До свидания, Бесс.
– Тебе действительно пора?
Он видел, что ей искренне жаль, что он уходит. Ее мягкие карие глаза изливали теплоту и нежность. Джон подумал о том, что она и не знает, когда увидит его снова, и тут же почувствовал свою вину перед ней – совершенно необычное для него ощущение. Он заставил себя подавить эту боль. Он не должен обращать внимания на те импульсы, которые посылает ему его тело: работа, прежде всего, а все остальное – второстепенно.
– У меня работа, – сказал он.
Бэнни расстелила шерстяное одеяло на охапке сена. Зимой, когда было слишком холодно в лесу, она всегда приходила именно сюда, чтобы поиграть на скрипке.
Конюшня, расположенная за «Дансинг Эле» была достаточно вместительной, в ней содержались лошади не только Джоунзов, но и случайных проезжих, тех, что останавливались переночевать. На чердаке держали значительный запас корма для скота, а толстые каменные стены не промерзали и в самые большие холода. Окнами служили маленькие отверстия, которые впускали немного света. Здесь пахло душистым сеном и лошадьми, было тепло и уютно.
Бэнни взяла футляр со скрипкой и села на одеяло. Она улизнула из таверны сразу же после того, как ушел Джон, так и не сумев объяснить отцу, зачем она привела в «Дансинг Эль» британского офицера. Его не убедили ее слова о том, что Джон был ее другом. Он сдвинул брови и потребовал объяснить, как она умудрилась взять себе в друзья красномундирника, пусть даже такого безобидного, как этот верзила-дурачок. Она пробормотала что-то насчет того, что увидела его на смотре и еще, что ей было очень жаль его. Ее отец отнесся к ее словам довольно недоверчиво, да и Бэнни догадалась, что ее чувства к Джону были далеки от дружеских и мало что имели общего с жалостью. Она почувствовала, что ей надо побыть одной и попытаться разобраться в самой себе. Так что при первой же возможности она выскользнула из таверны, захватив с собой скрипку.
Тоненький луч заходящего солнца струился через маленькое окошко, частички пыли парили в воздухе. Бэнни подышала на озябшие пальцы и открыла футляр.
– Бесс, это ты?
Она замерла.
– Джон?
– Где ты?
– Я на чердаке.
– Оставайся там. Я сам поднимусь наверх.
Его голова показалась в отверстии в полу в дальнем конце чердака. Он подтянулся на руках и залез наверх. Теперь она могла различить смутные очертания его фигуры, в неярком свете зимних сумерек. Если бы даже он не заговорил, она бы сразу узнала его – трудно было спутать его широкие плечи с чьими-нибудь еще.
– Что ты делаешь здесь? Я думала, что тебе нужно было возвращаться к своим.
Джон сел рядом с ней и закашлялся.
– Пыльно.
Он снял треуголку, и его красивые каштановые волосы рассыпались по плечам.
– Мне не нужно было возвращаться. Не хотел больше разговаривать с ними.
Полуприкрытые веки делали его взгляд мягким, слегка загадочным.
– Хотел поговорить с тобой одной.
– Да? О чем?
– Не хочу больше разговаривать. Я хочу…
– Да? – прошептала она.
– Слушать.
– Слушать? Что?
Осторожным прикосновением руки он поправил выбившийся локон у нее на виске.
– Ты не сыграешь мне снова, Бесс?
Если Джон и дальше будет так смотреть на нее, она сделает все, что он ее попросит.
– Конечно, сыграю.
Бэнни не знала точно, сколько она играла ему. Она только знала, что музыка рождалась с необыкновенной легкостью. Светлая, счастливая музыка, в которой не было ни нотки страха или тоски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74