После этой истории с поросенком сержант Хичкок, добрая душа, пожалел лейтенанта и облил его двумя ведрами воды. От этого, грязи на нем, конечно, поубавилось, но зато вся одежда измокла, и чувствовал он себя, мягко говоря, не очень комфортно.
Какая прелесть! Он должен быть доволен. Ударом кулака заставить свинью бешено мчаться по рядам солдат – это была последняя отчаянная попытка предотвратить, по крайней мере, на время, столкновение солдат и колонистов. Это сработало даже лучше, чем он ожидал. Но он снова, в который уже раз, выглядел идиотом.
Но какое это имело значение? Ему всегда нравилась его роль – актер, для которого сцена – это весь мир, а плохое исполнение означало смерть. Это довольно трудная задача – постоянно быть настороже, обманывая всех вокруг, создавая иллюзию, которая позволяла ему выполнять свою работу.
Иллюзия. Его взгляд отыскал Бэсс, стоявшую недалеко и наблюдавшую, как один за другим мужчины сбивали бутылки, выставленные на каменной стене. Она казалась спокойной, безмятежной. И почему он был так уверен, что это всего лишь иллюзия?
Уму удалось держаться от нее на расстоянии всю эту неделю, и он поздравил себя с таким успехом. Ну, почти успех. Один раз, не в силах сдержаться, он пошел за ней в конюшню и, оставаясь невидимым для нее, слушал, как она играла. Просто слушал. Он прислонился снаружи к двери, приоткрыл ее совсем немного, чтобы лучше слышать и закрыл глаза. В тот день она играла совсем по-другому. В музыке слышалась тоска. Почти отчаяние. Она взывала к его душе. Душе, которая была спрятана настолько глубоко, что он уже сомневался, есть ли она у него еще. Но каким-то образом Бэнни отыскала ее, уже изорванную в клочья, и заставила снова чувствовать и боль, и радость. Он не видел в тот раз, как она играла. Ему и не нужно было видеть.
Резкий звук выстрела вернул Джона к действительности. Скоро наступит его очередь стрелять. Сейчас стреляет очередной Джоунз. «Какой-то средний сын», – подумал Джон. Но это не имело значения. Они все: и старшие и младшие, и средние, – были отличными стрелками. Они стреляли быстро, уверенно и удивительно метко. За исключением Брэндана, который целился не спеша, почти задумчиво, но с наименьшей точностью. Вполне вероятно, он был лучшим стрелком из всех, кого Джон знал.
Еще один выстрел, и очередная бутылка разбилась вдребезги. Будет просто чудом, если в поселке после этого состязания останется хоть один целый стеклянный сосуд.
– Эти колонисты – отличные стрелки. – Сержант Хичкок стоял рядом с Джоном и вместе с капитаном наблюдал за ходом соревнования.
– Они стреляют гораздо лучше, чем я думал.
– Угу, – капитан Ливингстон переступил с ноги на ногу.
Ему уже порядком надоело смотреть на то, как его солдат обставляли в этом пари. Господи, и они еще называли себя профессионалами? Ну, почему они не могли стрелять лучше, чем неотесанные фермеры?
– Кажется, нам определенно следует уделять больше внимания тренировке стрельбы по мишеням.
– Голод.
– Что? – капитан уставился на Джона. – Нет, нет, Джон, ты перекусишь что-нибудь попозже. Когда все это кончится.
– Не-е-т, – Джон дернул головой в сторону колонистов. – Они стреляют, чтобы есть. Белки, кролики, – он сделал рукой движение, изображая, как маленькие зверьки пытаются спрятаться от охотников. – Маленькие зверьки – быстрые. Накормить своих детей, поэтому стреляют.
– А-а-а.
Ливингстон не подумал об этом: американцы просто обязаны хорошо стрелять – это означало еду на их столах. После этого бутылки были для них легкой мишенью. А для его солдат стрельба просто стала частью работы. Ему следовало бы внушить им, что от их умения обращаться с мушкетами будет зависеть их жизнь. Это должно подействовать.
– Знаете, – сквозь зубы процедил Хичкок – я бы не хотел в скором времени оказаться с ними в бою по разные стороны.
Ливингстон презрительно фыркнул:
– Не стоит волноваться по этому поводу, сержант. У них нет дисциплины, нет выучки. Господи, да они избирают своих офицеров. Как такой офицер может принимать трудные решения? Он будет слишком занят, защищая свою семью и друзей.
– Думаете, до этого дойдет, капитан?
– Да они как дети, эти колонисты. Они не могут услышать мудрости их матери-Британии. Они слышат только призывный вой сирены восстания.
– Следующий!
– Я!
Джон проверил заряд и прицелился. Капитан Ливингстон нахмурился и отошел от него.
– О, Джон, попытайся не изувечить никого на этот раз. Я бы не хотел, чтобы ты случайно начал войну, убив кого-нибудь.
– Не волнуйтесь, – сержант Хичкок дружески хлопнул Джона по спине. – Мы же тренировались, да, Джон? У него все получится.
Джон резко кивнул.
– Нет проблем, сэр.
Три бутылки, которые он должен был сбить, были аккуратно выставлены в ряд на невысокой каменной изгороди в дальнем конце выгона. Это составляло примерно семьдесят пять ярдов – почти предел для прицельной стрельбы из мушкета. Справа от Джона были каменные конюшни, слева – лес. Джон обернулся, замечая, кто где стоит. Ему тоже не хотелось подстрелить кого-нибудь случайно. Люди стояли двумя группами: одна маленькая, аккуратная, одетая в красные мундиры – группа его соотечественников, и другая – побольше – веселая разношерстная толпа колонистов, женщин и детей, вперемежку с ополченцами.
Бесс, конечно, еще была здесь в своем зеленом платье. Он чуть не проглотил язык, когда впервые увидел ее в нем. Она выглядела настолько красивой, что просто удивительно, почему вокруг нее не толпились все неженатые мужчины. Когда она заметила, что он смотрит на нее, она так улыбнулась – сама гордость, и ободрение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74