– У Саши сейчас проблемы с бизнесом, работы много. Он же не на чужого дядю работает, а на себя.
– Так он бизнесмен? – оживилась мама. Рейтинг Борюсика падал с неумолимой быстротой.
– Да, – равнодушно пожала плечами Катя, словно это был ничего не значащий факт. А в душе бушевало торжество: вот оно! Ей самой было не так уж важно, где и кем он работает, но перед окружающими хотелось гордиться. Катерину просто распирало от самодовольства: в кои-то веки она оказалась права. Наверное, так могли себя чувствовать жены помилованных декабристов. Любовь оказалась сильнее общественного мнения, в данном случае – родительского, и прошла все преграды. Развитие событий смахивало на примитивную мелодраму: Саша сделал ей предложение и предложил жить вместе. Чрезмерную сладость происходящего разбавляли лишь два момента: как именно было сделано предложение и особенности места жительства.
– Да уж, – резюмировала Елизавета, выслушав все подробности. – Не дай нам бог такого счастья!
– Почему это? – запальчиво воскликнула Катя, обиженная тоном и задетая реакцией, поскольку и самой ей нравилось далеко не все. Некоторые моменты просто-таки сводили на нет все радостные эмоции по поводу начала новой жизни.
Предложение руки и сердца прозвучало совсем не так, как представлялось в девичьих снах. Вернее даже сказать, что никто никому ничего не предлагал. Одним весьма непогожим промозглым вечером, когда влюбленные коротали время на автобусной остановке в ожидании пропавшего где-то общественного транспорта, Саша задумчиво пробормотал:
– А что, если нам пожениться?
Фраза прозвучала неуверенно, не торжественно и крайне неразборчиво, побудив целую лавину встречных вопросов, которую Катя с неимоверным трудом сдержала, чтобы не демонстрировать слишком явную заинтересованность в теме. Это походило на мысли вслух, а неопределенность интонаций затрудняла понимание. Катерина растерянно замерла, соображая, пора радоваться или погодить. Особенно расстроило отсутствие коленопреклоненной позы, цветов и прочего сопутствующего антуража. Тем более что совершенно некстати подошел автобус. Когда они умостились на продранных сиденьях, продолжить животрепещущую беседу не представлялось возможным, так как в самом начале салона пьяный, вполне прилично одетый мужик исполнял нечто оперное, параллельно выделывая па из «Яблочка». Саша начал хихикать вместе со всеми и даже дирижировать. Больше всего на свете Кате хотелось, чтобы этот Карузо из районной самодеятельности немедленно вышел и дал договорить спокойно.
До дома они шли молча, а у самого подъезда Саша вдруг спросил:
– Ну так как?
Катя даже не стала делать вид, что не понимает, о чем речь, боясь, что вредная фортуна обязательно помешает довести диалог до конца. Так общаются люди, у которых садится батарейка на мобильном: в телеграфном стиле.
– Мне надо подумать. Но я, наверное, согласна.
Вторым разочарованием было гнездышко, в котором им предстояло строить свое счастье. Жить с Катиными родителями Александр не собирался.
– Милая, я уже вышел из того возраста, когда живут с родственниками, особенно пожилыми, – объявил он невесте и повез ее к себе.
Она тоже хотела жить только вдвоем. Елизавета всегда говорила, что первейшая угроза личному счастью – чужое мнение. А жить с родителями и не быть в курсе их мнения не получилось бы ни при каких обстоятельствах.
– У меня, конечно, не хоромы, но разве это главное? – подбодрил ее Саша, ковыряясь ключом в огромной деревянной двери. Цвет у нее был довольно несимпатичный, больше всего этому безрадостному колеру подходил эпитет «неожиданный».
К огромному изумлению Катерины, квартира оказалась коммунальной, и не просто коммунальной, а каким-то реликтовым монстром эпохи ударного построения социализма. Длинный облезлый коридор с мутной лампочкой, висевшей на обмотанном изолентой шнуре, напоминал часть некоего муниципального учреждения типа заштатной больницы или общественной бани, где снует туда-сюда масса полуодетого народа из социальных низов.
Первым навстречу выплыл дядька в широченных семейных трусах. Другой одежды на его тщедушном теле не имелось, зато физиономию жильца украшали два желто-фиолетовых фингала, делавших его похожим на лемура. Он степенно поклонился, сделав пару вихляющихся движений корпусом, видимо, ловил равновесие, и, не имея сил на произнесение торжественной речи, изобразил гостеприимный жест, приглашая проходить в глубь квартиры.
– Я тебя потом со всеми познакомлю, – Саша ловко обошел аборигена и дернул Катерину за собой.
– А обувь снимать? – прошептала Катя.
– В комнате, а то сопрут, – пояснил кавалер и толкнул ближайшую к выходу дверь.
Узкая, похожая на часть коридора комната потрясала воображение. Из мебели там имелась лишь раскладушка и глянцевая обложка журнала, пришпиленная к стене. С обложки улыбалась молоденькая поп-звезда.
– А вот и я! – пробасил кто-то за спиной и пихнул парочку в помещение.
– Шнырь, – обрадовался Саша и троекратно расцеловался с мужиком, похожим на давно не бритого колобка.
«Сейчас я проснусь, и ничего этого не будет!» – закрыла глаза Катя, ощущая дурноту и жгучие слезы.
Все оказалось не так плохо, как могло бы быть. Хорошее познается в сравнении. Не начнись переселение со столь сильного потрясения, дальнейшее не вызвало бы столь бурной радости.
В «куске коридора» жил Шнырь. Он был лучшим другом, бывшим одноклассником и почти родным человеком для Саши. Величали Шныря тоже Александром, но население коммуналки, дабы не путать фигурантов, с давних пор именовало одного Шнырем, а другого Ползуном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13