Как я буду искать работу, если у меня нет степени бакалавра?
– Работа бывает разной, – говорит Люк.
– Ну не знаю, – отвечаю я и отхлебываю диет-колу. Пузырьки газа приятно щекочут язык. Господи, как же я по ней скучала! – Может, проще и правда еще на один семестр остаться в Анн-Арборе?
– Ну да, – отзывается Люк, – и посмотреть, не удастся ли наладить отношения с этим, как его?
Меня так поражают его слова, что я чуть не выплевываю колу, которую отхлебнула.
– ЧТО? Наладить отношения? Да о чем ты говоришь?
– Просто хотел уточнить, – говорит Люк. – Ты сказала, что хочешь остаться в Анн-Арборе. Он тоже там будет. Так?
– Ну да. Но я вовсе не из-за этого. Просто в Анн-Арборе у меня, по крайней мере, есть работа в магазине. Я могу жить дома и копить деньги, а потом, в январе, присоединиться к Шери. – Если, конечно, она за это время не подыщет себе другую соседку по квартире.
– Это, – говорит Люк, сворачивая на проселок, ведущий к шато Мирак, – не очень-то похоже на девушку, которую я встретил позавчера в поезде. Она направлялась во Францию, даже не зная, будет ли ей где ночевать.
– Я знала, где остановлюсь, – возражаю я. – Знала, что Шери где-то здесь и я не буду одна.
– В Нью-Йорке ты тоже не будешь одна, – говорит Люк.
– Ой, кто бы говорил. Ты-то сам почему не перебираешься в Нью-Йорк? Ты же говорил, что тебя приняли в Нью-Йоркский университет, – посмеиваюсь я в ответ.
– Да, но я не уверен, что это действительно то, что мне нужно, – отвечает Люк, пока мы трясемся по разбитой дороге. – Отказаться от шестизначной зарплаты и учиться еще пять лет?
– Лучше помогать богачам заработать еще больше, чем спасать жизни?
– Ух ты, – улыбается Люк.
Я пожимаю плечами. Во всяком случае, насколько мне это удается, когда меня кидает и швыряет в разные стороны, а я еще пытаюсь не расплескать драгоценный эликсир из баночки.
– Ничего не хочу сказать, управлять портфелем акций очень важно. Но если оказывается, что у тебя получается лечить людей, не расточительство ли это?
– Но в том-то и дело! – восклицает Люк. – Я не уверен, что у меня хорошо это получится. Я имею в виду лечить.
– Так же, как и я не уверена в том, умею ли я делать что-нибудь, за что в Нью-Йорке кто-нибудь согласится мне платить.
– Но, как не устает повторять мне одна моя знакомая, ты никогда не узнаешь, если не попытаешься.
Тут мы вырываемся из-под деревьев и влетаем на круглую подъездную площадку возле дома. При дневном свете все это впечатляет еще больше, чем ночью.
Вот только Люк это едва замечает. Наверное, уже привык к этим чудесным видам.
– Это совсем другое дело, – говорю я. – Вот ты уже знаешь, что умеешь делать хорошо, и кто-то платит тебе шестизначную зарплату за это. Знаешь, сколько я получаю в магазине? Восемь долларов в час. Далеко можно уехать в Нью-Йорке на восемь долларов в час? Думаю, что нет.
Я украдкой смотрю в его сторону проверить, что он думает по поводу моего признания. Он улыбается:
– Ты со всеми такая? Или это только мне так везет, что в минуты слабости ты открываешь мне все свои самые большие секреты?
– Ты обещал никому не говорить, – напоминаю я. – Особенно Шери – насчет диплома…
– Я же обещал, – говорит Люк, подъезжая к самому крыльцу дома. Он уже не улыбается. – И сдержу свое обещание. Можешь мне доверять.
На какую-то долю секунды – пока мы сидим рядом и нас разделяет только пакет с круассанами – клянусь, что-то… происходит… между нами.
Происходит совсем не то, что было, когда он собирался поцеловать меня. Сейчас в этом нет ничего сексуального, скорее что-то вроде… взаимопонимания. Вроде признания духовного родства. Какое-то магнетическое притяжение…
Или это просто сводящий с ума запах круассанов? Я и впрямь давно не ела хлеба.
Что бы это ни было между нами, через секунду все проходит, как только распахивается дверь и на пороге появляется Викки в голубом кимоно:
– Господи, ну что так долго? Мы все с голоду умираем. Ты же знаешь, у меня начинается гипогликемия, если я не ноем, как только встану.
И все, что возникло между мной и Люком, исчезает.
– Я привез тебе лекарство от гипогликемии, – весело отвечает Люк, показывая пакет с круассанами.
Потом, когда Викки уходит, он поворачивается ко мне и подмигивает:
– Видишь, я уже исцеляю людей.
Начало двадцатого века принято называть «1а Belle ?poque», или «красивый век». Конечно, мода тех времен была красива – ее отличали пышные волосы, глубокое декольте и тонны, тонны кружев (см.: Кейт Уинслет в фильме «Титаник» и Николь Кидман в «Мулен Руж»). Выглядеть, как девушка Гибсона (образ, созданный великим художником, однофамильцем известного артиста), – навязчивая идея молодых женщин того поколения. Даже непоседливая дочь президента Рузвельта, «принцесса» Алиса, носила прическу в стиле «помпадур», как у девушки Гибсона, хотя сохранить такую прическу во время гонок на автомобиле – ее любимого занятия – было сложно.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
19
Храни молчание и говори, только когда должен, и то кратко.
Эпиктетус (55–135), греческий философ-стоик
Остаток утра проходит в сплошной череде доставок. Первым прибывает грузовик, привезший танцпол, сцену и музыкальное оборудование – в этот раз не для струнного квартета, который, как рассказал мне Люк, обычно играет на свадьбах в Мираке, а для «Тени Сатаны» Блейна. Рабочие начинают устанавливать все это. Тут же подъезжает второй грузовик со складными столами и стульями. Этот грузовик нам надо разгружать самим.
Я, Шери, Чаз и Блейн сгружаем последний складной стул и сразу подъезжает еще один грузовик – со съестными припасами, из которых шеф-повар со своими помощниками из местного ресторанчика будут готовить праздничные блюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76