Его бедная мама – видели б вы ее! – она социальный работник. Приготовила мне потрясающий завтрак и вообще. Хотя я терпеть не могу помидоры, а они были в каждом блюде, которое она приготовила. Вот еще одно доказательство, что Энди меня не любил: я же говорила ему, что не люблю помидоры, а он не обратил внимания. Он меня словно вообще не знал. Прислал мне по электронной почте фото своего голого зада. С какой стати он решил, что девушке хочется посмотреть на его обнаженную пятую точку? Нет, серьезно? С чего он взял, что такое можно делать?
– Право, не знаю, – говорит мой сосед. Я шумно сморкаюсь.
– Вот! И это типичная безалаберность Энди. Самое ужасное, что я его еще жалела. Серьезно. Я еще не знала о том, что он жульничает с пособием, рассказывает всем, что я толстая, и использует меня для оплаты своих карточных долгов. Но самое ужасное… Господи, но я ведь не единственная, с кем такое случилось, правда? Вот с вами когда-нибудь было такое: вы думали, что любите человека, и делали для него что-то, о чем потом жалели? И хотели бы все вернуть?
– Давайте уточним, что конкретно имеется в виду? – спрашивает мой сосед.
– О! – восклицаю я. Удивительно, но мне уже гораздо лучше. Может, все дело в удобном сиденье и золотистом свете, льющемся в окно? И в умиротворяющих сельских пейзажах, проносящихся мимо? А может, в том, что я утолила жажду? Или сладкие орешки обладают успокаивающим эффектом?
А может, то, что я проговариваю все это вслух, возвращает мне веру в себя? Ведь любой мог попасться на удочку столь умелого манипулятора, как Эндрю – то есть Энди. ЛЮБОЙ.
– Сами знаете, о чем я. – Я оглядываюсь вокруг, убеждаюсь, что никто не слушает. Остальные пассажиры или дремлют, или слушают что-то в наушниках, или просто настолько до мозга костей французы, что все равно не поймут. И все же я понижаю голос: – Оральный секс, – многозначительно шевелю я губами.
– А, вон оно что – говорит мой сосед, вскинув брови.
Дело в том, что он американец и примерно моего возраста. Да еще такой симпатичный. Я спокойно говорю с ним о таких вещах, потому что знаю, он не станет судить обо мне превратно.
Тем более что мы видим друг друга в первый и последний раз.
– Знаете, – говорю я, – парни этого не понимают. Хотя, погодите, может, вы и понимаете. Вы не гей?
Он чуть не поперхнулся водой, которую отхлебнул из своей бутылки.
– Нет! А что, похож?
– Нет, но у меня плохой нюх на геев. До Энди я встречалась с парнем, который бросил меня ради соседа по комнате.
– Я не гей.
– Ну вот, если вы сами не делали, то не можете знать, что это такое. В этом все дело.
– Не делал чего?
– Минета, – снова шепчу я.
– Ах, да, – говорит он.
– Я к тому, что вы, парни, все хотите этого, но это не так-то просто. А он в ответ попытался хоть что-нибудь сделать для меня? Нет! Зачем же! Правда, я сама позаботилась о себе. Но все равно. Это просто невежливо. Тем более что я это сделала просто из жалости.
– Минет из жалости? – У моего соседа лицо принимает странное выражение. То ли он с трудом сдерживает смех. То ли сам не верит, что ввязался в подобный разговор. То ли и то и другое вместе.
Ну и ладно. Будет что рассказать семье, когда вернется. Если, конечно, в его семье принято открыто говорить о таких вещах. У нас-то в семье о таком точно не поговоришь. Ну, если только с бабулей.
– Да, – говорю я. – Я сделала это из жалости. Но теперь-то я понимаю, что он просто спровоцировал меня. А я повелась! Неприятное ощущение, что меня использовали… Я же говорю, что хотела бы забрать это назад.
– Забрать… минет? – спрашивает он.
– Именно. Если б только это было возможно.
– Ну, похоже, вы так и сделали, – говорит мой сосед. – Вы же уехали от него.
– Это разные вещи, – печально качаю я головой.
– Billets. – В проходе появляется человек в форме. – Billets, s'il vous plait.
– У вас есть билет? – спрашивает меня сосед.
Я киваю, открываю сумочку и передаю ему билет. Кондуктор проходит дальше, а сосед говорит:
– Вы едете в Суиллак. Знаете там кого-нибудь?
– Да, там моя лучшая подруга Шери. Она должна встречать меня на станции. Если, конечно, получит мое сообщение. Но я даже не знаю, получила ли она его. Она не берет трубку. Наверное, снова телефон в туалет уронила. С ней всегда так.
– Шери даже не знает, что вы приезжаете?!
– Нет. Вернее, она приглашала меня, но я отказалась. Тогда я еще думала, что у нас с Энди все наладится. Да только ничего не вышло.
– Не по вашей вине.
Я смотрю на него. Лучи солнца, проникающие в вагон, очертили его профиль золотом. Я замечаю, что у него очень длинные ресницы. Почти как у девушки. А еще чувственные губы – в хорошем смысле.
– А вы очень симпатичный, – говорю я. Слезы у меня уже почти высохли. Удивительно, какой терапевтический эффект оказывает рассказ о своих проблемах совершенно незнакомому человеку. Теперь понимаю, почему так много людей моего круга посещают психотерапевтов. – Спасибо, что выслушали меня. Хотя я, наверное, показалась вам психопаткой. Держу пари, вы все думаете, за что вам выпало такое наказание сидеть рядом с сумасшедшей.
– Я думаю, что у вас выдались тяжелые дни, – говорит он с улыбкой, – и что у вас есть все основания немного нервничать. Но я не считаю вас сумасшедшей. Ну, может, лишь чуть-чуть.
Я понимаю, что он шутит.
– Правда? – Вдобавок к симпатичным ресницам и губам, у него еще и очень красивые руки. Сильные, чистые, загорелые, с реденькой щеточкой темных волос. – Просто не хочу, чтобы вы думали, что я хожу и делаю минет направо-налево каждому парню, к которому испытываю жалость. Нет. Это было вообще первый раз в жизни.
– Нет? Очень жаль. Я как раз собирался рассказать вам, как я рос в румынском приюте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76