Но все равно.
– И чем вам плох двенадцатый размер?
– Ничем! – воскликнул продавец в панике. – Совсем ничем. Я только хотел сказать…
– Вы что, хотите сказать, что женщина двенадцатого размера – толстая? – наступала я.
– Нет, что вы! Вы меня неправильно поняли. Я имел в виду…
– Между прочим, двенадцатый – это размер среднестатистической американки, – заявила я. Недавно я прочитала об этом в журнале «Пипл». – И вы хотите сказать, что все мы не средние, а толстые?
– Нет, нет, я совсем не это имел в виду. Я…
Дверь соседней примерочной открылась, и я впервые увидела обладательницу бурундучьего голоса. Она была примерно того же возраста, что и ребята, с которыми я работаю. У нее не только голос похож на бурундучий. Она сама была чем-то похожа на бурундука. Ну, вы понимаете. Маленькая, худенькая, остроносенькая. Такая маленькая, что девушка нормальных размеров запросто может засунуть ее в карман.
– А почему, интересно, ее размер, – спросила я, показывая большим пальцем в сторону Отрицательной, – вы не делаете вообще? Если уж на то пошло, так лучше быть средней, чем вовсе несуществующей!
Девушка Отрицательного Размера, кажется, слегка опешила. Но потом поддержала меня и повернулась к продавцу:
– Вот именно!
Продавец нервно глотнул, так шумно, что это было даже слышно. У него сегодня неудачный день. Это ясно. Небось, после работы будет жаловаться, сидя в каком-нибудь баре:
– …а потом они как накинутся на меня из-за нашей системы размеров. Ужас!
Нам же он сказал:
– Э-э… пойду, пожалуй, посмотрю… э-э… может, в подсобке есть такие джинсы… э-э… вашего размера. – И быстренько улизнул.
Я посмотрела на Отрицательную, она – на меня. Этой блондиночке было года двадцать два. Я тоже блондинка – не без помощи осветлителя, но мне двадцать уже не с небольшим.
И все же, если абстрагироваться от разницы в возрасте и размере, было совершенно ясно, что между мной и Отрицательной установилась неразрывная связь. Мы обе были одурачены дурацкой «лестной системой размеров».
Отрицательная кивком показала на джинсы, в которые я влезла.
– Ну что, ты эти берешь?
– Пожалуй, мне срочно нужны новые джинсы, мои последние штаны облевали на работе.
– Боже! – Отрицательная наморщила бурундучий носик. – Где же ты работаешь?
– Ох… В общаге, – сказала я. – То есть в резиденции.
– Правда? – Отрицательная заметно оживилась. – В Нью-Йорк-колледже?
Я кивнула. Тогда она вскричала:
– А я-то все думаю, откуда мне знакомо твое лицо? Я в прошлом году закончила этот колледж. В каком ты общежитии?
– Э-э… – неловко промямлила я, – вообще-то, я работаю там первый год.
– Правда? – Отрицательная растерялась. – Странно, твое лицо мне очень знакомо…
Объяснить, почему ей знакомо мое лицо, я не успела – мой мобильник стал выводить первые ноты припева к песне «Отпуск». (Я выбрала этот звонок как болезненное напоминание о том, что у меня его – то есть отпуска – не будет, пока не отработаю шесть месяцев, а до этого – еще три месяца испытательного срока.) Звонит моя начальница, причем в субботу.
Это должно означать, что стряслось нечто важное, так ведь? Только это наверняка не так. Я люблю свою работу, заниматься со студентами колледжа ужасно интересно. Они с воодушевлением относятся к таким вещам, о которых большинство вообще не думают, например, об освобождении Тибета или о предоставлении работницам мелких предприятий оплачиваемых отпусков по беременности.
Но моя работа в Фишер-холле имеет один большой недостаток – я живу за углом общаги. Из-за этого меня дергают по всяким пустякам. Одно дело, когда ты врач, и тебе звонят домой, потому что ты понадобился пациентам. Но совсем другое дело, когда тебе звонят с работы только потому, что автомат с газировкой съел чью-то мелочь, и никто не может найти бланк требования о возмещении денег. И видите ли, они хотят, чтобы ты пришла и помогла найти этот самый бланк.
Я, конечно, понимаю, что кому-то это может показаться воплощением мечты – жить так близко к работе. Особенно в Нью-Йорке. Ведь дорога от дома до работы занимает у меня всего две минуты (это плюс еще четыре минуты к моей дневной норме физических упражнений).
Но если говорить о сбывшихся мечтах, это не самая великая радость, потому что мне платят всего 23500$ в год (за вычетом городских и штатных налогов получается 12000$). В Нью-Йорке на 12000$ в год можно только обедать да покупать джинсы вроде тех, на которые я почти уже раскошелилась – неважно, правильный размер на них указан или нет.
С такой зарплатой я бы не смогла жить на Манхэттене, если бы у меня не было второй работы, которая позволяет платить за квартиру. Я не получила работу с проживанием, потому что в Нью-Йорк-колледже только директора резиденции пользуются «привилегией» проживания в общаге, пардон, в резиденции, где они работают.
Но все равно, я живу достаточно близко к Фишер-холлу, и начальница считает себя в праве звонить мне в любое время, когда ей понадобится, и просить меня «забежать» в общежитие.
Как, например, в этот солнечный сентябрьский субботний день, когда я отправилась в магазин за джинсами, потому что за день до этого один первокурсник, перебрав крепкого лимонного коктейля, облевал мои джинсы, когда я сидела рядом с ним на корточках, проверяя пульс.
Думая, отвечать ли на звонок, я мысленно взвесила все «за» и «против». «За»: может быть, Рейчел звонит, чтобы предложить мне прибавку к зарплате (невероятно). «Против»: Рейчел звонит, чтобы попросить меня отвезти в больницу какого-нибудь студента двадцати одного году от роду, напившегося до полукоматозного состояния (вполне вероятно).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92