Генри Катнер
ДО СКОРОГО!

Старый Енси, пожалуй, самый подлый человечишка во всем мире. Свет не
видел более наглого, закоренелого, тупого, отпетого, гнусного негодяя. То,
что с ним случилось, напомнило мне фразу, услышанную однажды от другого
малого, - много воды с тех пор утекло. Я уж позабыл, как звали того
малого, кажется Людовик, а может, и Тамерлан; но он как-то сказал, что,
мол, хорошо бы у всего мира была только одна голова, тогда ее легко было
бы снести с плеч.
Беда Енси в том, что он дошел до ручки: считает, что весь мир
ополчился против него, и разрази меня гром, если он не прав. С этим Енси
настали хлопотные времена даже для нас, Хогбенов.
Енси-то типичный мерзавец. Вообще вся семейка Тарбеллов не сахар, но
Енси даже родню довел до белого каления. Он живет в однокомнатной хибарке
на задворках у Тарбеллов и никого к себе не подпускает, разве только
позволит всунуть продукты в полукруглую дырку, выпиленную в двери.
Лет десять назад делали новое межевание, что ли, и вышло так, что
из-за какой-то юридической заковыки Енси должен был заново подтвердить
свои права на землю. Для этого ему надо было прожить на своем участке с
год. Примерно в те же дни он поругался с женой, выехал за пределы участка
и сказал, что, дескать, пусть земля достается государству, пропади все
пропадом, зато он проучит всю семью. Он знал, что жена пропускает иногда
рюмочку-другую на деньги, вырученные от продажи репы, и трясется, как бы
государство не отняло землицу.
Оказалось, эта земля вообще никому не нужна. Она вся в буграх и
завалена камнями, но жена Енси страшно переживала и упрашивала мужа
вернуться, а ему характер не позволял.
В хибарке Енси Тарбелл обходился без элементарных удобств, но он ведь
тупица и к тому же пакостник. Вскорости миссис Тарбелл померла: она
кидалась камнями в хибарку из-за бугра, а один камень ударил в бугор и
рикошетом попал ей в голову. Остались восемь Тарбеллов - сыновей да сам
Енси. Но и тогда Енси с места не сдвинулся.
Может, там бы он и жил, пока не превратился бы в мощи и не вознесся
на небо, но только его сыновья затеяли с нами склоку. Мы долго терпели -
ведь они не могли нам повредить. Но вот гостивший у нас дядя Лес
разнервничался и заявил, что устал перепелом взлетать под небеса всякий
раз, как в кустах хлопнет ружье. Шкура-то у него после ран быстро
заживает, но он уверял, что страдает головокружениями оттого, что на
высоте двух-трех миль воздух разреженный.
Так или иначе травля все продолжалась, и никто из нас от нее не
страдал, что особенно бесило восьмерых братьев Тарбеллов. И однажды на
ночь глядя они гурьбой вломились в наш дом с оружием в руках. А нам
скандалы были ни к чему.
Дядя Лем - он близнец дяди Леса, но только родился намного позже -
давно впал в зимнюю спячку где-то в дупле, так что его все это не
касалось. Но вот малыша, дай ему бог здоровья, стало трудновато таскать
взад-вперед, ведь ему уже исполнилось четыреста лет и он для своего
возраста довольно крупный ребенок - пудов восемь будет.
Мы все могли попрятаться или уйти на время в долину, в Пайпервилл, но
ведь в мезонине у нас дедуля, да и к прохвессору, которого держим в
бутылке, я привязался. Не хотелось его оставлять - ведь в суматохе бутылка
чего доброго, разобьется, если восьмеро братьев Тарбеллов налижутся как
следует.
Прохвессор славный, хоть в голове у него винтика не хватает. Все
твердит, что мы мутанты (ну и словечко!), и треплет языком про каких-то
своих знакомых, которых называет хромосомами. Они как будто попали, по
словам прохвессора, под жесткое излучение и народили потомков, не то
доминантную мутацию, не то Хогбенов, но я вечно это путаю с заговором
круглоголовых - было такое у нас в старом свете. Ясное дело, не в
н_а_с_т_о_я_щ_е_м_ старом свете, тот давно затонул.
И вот, раз уж дедуля велел нам молчать в тряпочку, мы дожидались,
пока восьмеро братьев Тарбеллов высадят дверь, а потом все сделались
невидимыми, в том числе и малыш. И стали ждать, чтобы все прошло стороной,
но не тут-то было.
Побродив по дому и вдоволь натешась, восьмеро братьев Тарбеллов
спустились в подвал. Это было хуже, потому что застигло нас врасплох.
Малыш-то стал невидимым и цистерна, где мы его держим, тоже, но ведь
цистерна не может тягаться с нами проворством.
Один из восьмерки Тарбеллов со всего размаху налетел на цистерну и
как следует расшиб голень. Ну и ругался же он! Нехорошо, когда ребенок
слышит такие слова, но в ругани наш дедуля кому угодно даст сто очков
вперед, так что я-то ничему новому не научился.
Он, значит, ругался на чем свет стоит, прыгал на одной ноге, и вдруг
ни с того ни с сего дробовик выстрелил. Там, верно, курок на волоске
держался. Выстрел разбудил малыша, тот перепугался и завопил. Такого вопля
я еще не слыхал, а ведь мне приходилось видеть, как мужчины бледнеют и
начинают трястись, когда малыш орет. Наш прохвессор как-то сказал, что
малыш издает инфразвуки. Надо же!
В общем, семеро братьев Тарбеллов из восьми тут же отдали богу душу,
даже пикнуть не успели. Восьмой только начинал спускаться вниз по
ступенькам; он затрясся мелкой дрожью, повернулся - и наутек. У него,
верно, голова пошла кругом и он не соображал, куда бежит. Окончательно
сдрейфив, он очутился в мезонине и наткнулся прямехонько на дедулю.
И вот ведь грех: дедуля до того увлекся, поучая нас уму-разуму, что
сам напрочь забыл стать невидимым.
1 2 3 4 5 6 7 8