— Очень красиво, как все здесь. — Он только что из ванны, облачился в коричневый халат, словно для него сшитый, и со вздохом облегчения растягивается на кровати.
— Сядь на минутку ко мне, — зовет он, — совсем не надолго, пока я не перестану чувствовать себя таким чужим.
Я сажусь, он берет мою руку.
— Откуда у тебя шрам? — спрашиваю я. — Ты упал?
— Я подрался, — признается Уинстон. — Со швейцаром. Он не сказал мне, куда ты ушла. — Начинает гладить меня по руке. — Мне так неловко из-за сегодняшней ночи. Ты простишь меня?
— Конечно!
Золотые искорки вернулись в его глаза.
— Поцелуй меня! — взгляд, полный мольбы. — Пожалуйста, — говорит он, видя, что я колеблюсь, — пожалуйста, Офелия!
Мы долго целуемся.
— Приляг ко мне. Ненадолго. Мне холодно. Я хочу почувствовать твое тепло.
— Только две минуты. Не больше.
— Как ты захочешь. — Он укладывает мою голову к себе на плечи и обнимает меня, в порыве трогательной нежности. — Мне так жаль, — подает он потом голос, — так стыдно за сегодняшнюю ночь. Утешь меня, моя прекрасная подруга, утешь меня.
Ну что сказать, я утешила его. А потом мы провели целый день в постели, и следующую ночь тоже. Мы спали, занимались любовью, а в перерывах разговаривали. Дискутировали о Боге и Вселенной. Часами! Между нами все вдруг опять стало легко, просто, непринужденно, совсем как тогда, в самолете, когда мы встретились в первый раз.
Но одно я поняла быстро.
У Уинстона тоже недостаточный кругозор. Он, правда, очень образован, этого хватает, чтобы сделать в своей области стремительную карьеру. Он в точности знает, что самое лучшее для ДЕНЕГ! Но что лучше всего для нас, людей, и нашей прекрасной планеты, этого он не знает. И не интересуется этим. Женщины тоже для него не самое важное, уж не говоря о Новой романтике.
— Как ты живешь дома? — любопытствую я. — У тебя остается время для твоей семьи?
— Нет, — моментально отвечает он, — времени нет. К тому же мне скучно дома.
— Когда ты разговариваешь со своей женой? — расспрашиваю я дальше, потому что это интересует меня.
— Только утром, в ванной!
— А с детьми?
— Никогда.
— Никогда? — Я не могу поверить в это.
— У меня нет времени. Это делает моя жена.
— А что она еще делает?
— Играет в теннис, работает в саду, заботится о детях и собаках, еще у нас есть лошади, — он зевает, — и готовит. Готовит она превосходно.
— Вы спите вместе?
— Редко. У нас отдельные спальни. Но я не могу называть себя несчастливым, — Он задумывается, потом произносит медленно и рассудительно: — Счастливым, однако, я тоже не могу себя считать, иначе я бы не смог влюбиться в тебя.
— Чтобы влюбиться, мы слишком мало знакомы, — быстро говорю я.
— Для меня достаточно долго, — он гладит мою руку, — я еще никогда не встречался с такой женщиной, как ты. Твоя образованность, опыт, финансовая независимость — все это ставит тебя над другими. Но это опасно. Я бы мог к тебе привязаться. — Он задумчиво смотрит на меня. — Ты красивая и стройная, у тебя тело, как у молоденькой девушки, видно, что ты еще не рожала.
— По каким признакам это видно?
— По бедрам. И по животу. У тебя такое крепкое тело, и нет белых полос от беременности. К тому же ты великолепная любовница. У тебя такие сильные мускулы там внизу, ты можешь здорово сузить вход, я этого никогда не встречал. Ты это осознанно делаешь?
— Иногда. Но под конец это уже происходит автоматически.
Я умалчиваю, что с ним это происходит не автоматически. Наслаждение, которое он мне дарит, слишком слабое, и мне приходится разыгрывать театр. Когда я хочу, чтобы он заканчивал, или замечаю, что он близок к цели, я начинаю подрагивать, сокращаю мускулы и изображаю полнокровный оргазм. (Почему бы и нет? Ему это доставляет радость!)
Да, родные мои, Уинстон недурно сложен, высок, не обрезан, на крайней плоти у него белые места, как у человека, который слишком часто бывает голым на солнце. Я нахожу это довольно пикантным. И вообще он чистый, аппетитный, ухоженный. Но он продал душу прогрессу, а это не проходит бесследно.
Его украшение, правда, не сморщенное, но явно задавленное стрессами. Чтобы привести в боевую готовность, его нужно часами разогревать, гладить, целовать. Первый раз на это потребовалась целая вечность! Потом получилось немного быстрее. Но ночью он никак не хотел вставать. Ничего не поделаешь. Зато утром функционировал отлично, поднялся почти самостоятельно и работал больше часа. После обеда снова и гораздо дольше. Да, я бы добилась от него всего, чего захотела, были бы энергия и терпение. Только вопрос, хочу ли я?
Так или иначе, это был поучительный уик-энд. Уинстон — мужчина, сотканный из противоречий: с одной стороны — дикий, необузданный, властный («Я хочу первенствовать» — вот его девиз), а с другой — дружелюбный, спокойный, благодарный, нуждающийся в любви, как ребенок.
— Двадцать лет со мной уже не было такого, — растроганно говорит он. — Целый уик-энд в постели! Невероятно. Мы ничего не едим, не пьем спиртного и часами занимаемся сексом. Я и не знал, кто еще способен на такое. Я не искал тебя, Офелия, я просто нашел тебя. Это разные вещи. И вот еще что. Я боюсь разлуки. Сегодня нам очень хорошо. А завтра? Завтра будет больно. Ты — мой наркотик, любимая. Завтра у меня его не будет, и начнется «ломка». Это будет нелегко.
Уинстон улетает обратно в Лондон в воскресенье вечером. В аэропорт я его не провожаю, по его настоянию. Он боится, что нас кто-нибудь увидит вместе. Как-никак, он известный человек, и на всех предвыборных плакатах изображен как законопослушный, заботливый отец семейства.
— Я не знаю, увидимся мы еще или нет, — говорит он на прощание, — не хочу обещать того, что могу не выполнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96