Или погодите. Вы разрешите? — Он засовывает мне в рот кусок шоколадки, действительно замечательной на вкус. — Еще один? Не правда ли, тает во рту? Это мой любимый. Мне его привозят из Брюсселя. Но я его сам не ем, угощаю своих друзей. Вот, возьмите. — И он ставит красивую вазу рядом со мной на шелковое покрывало. Потом задвигает шторы и в полумраке возвращается ко мне, чтобы дальше кормить меня конфетами.
— Ну, наконец-то! Наконец он думает обо мне, а не о своем разбойнике! Но я слишком рано радуюсь. Как только я не хочу больше шоколада, весь театр начинается с начала.
— Поцелуй меня! — стонет он, показывая на свой рвущийся вверх орган. — Поцелуй меня своими сладкими шоколадными губками!
— Это обязательно? — спрашиваю я подчеркнуто скучающим тоном.
— Поцелуй меня, моя красавица-канадка! Возьми меня в ротик! В шоколадный ротик! — И он ползет на животе вверх по широкой постели, пока его нижняя часть не оказывается рядом с моей головой.
Кто бы мог подумать? Он к тому же и извращенец. Если не быть начеку, он потом потребует, чтобы я засунула ему в зад его дорогие брюссельские конфеты. Или он засунет их куда-нибудь мне, кто знает, что ему взбредет в голову. Нет, нет успокоить его сможет только одно, и действует это наверняка.
Я поворачиваюсь к нему и начинаю гладить его бедра.
— Иди лучше ко мне, — шепчу я, будто неистовое желание почти лишило меня голоса, — приди ко мне, я хочу тебя почувствовать. В себе. Очень глубоко в себе. Понимаешь?
Он понимает. Слово «глубоко» понимает любой мужчина. «Очень глубоко» — это вообще неотразимо, я в этом не раз убеждалась, и солидная анатомия Реджинальдо тут же разбухает до невероятных размеров. Но что толку от самого выдающегося агрегата, если мужчина ни на что не годится? Я бы предпочла меньших размеров, но более изощренный. Я не испытываю к нему вообще никакого влечения! Но я хочу, наконец, докопаться, что так взбудоражило Нелли в этом мужчине. Хоть какие-то достоинства как любовник он должен иметь.
Кто знает! Он музыкант. Музыка — это ритм. Может, он движется так, что воспарю от блаженства? Почему бы и нет? Телосложение у него, во всяком случае, для этого подходящее.
— Ах, любовь моя, — он опять переходит на английский, — ты права, я должен обладать тобой. Сейчас. Немедленно!
И чудо происходит. Реджинальдо не бросается сверху на меня, нет, он ложится сзади меня, без малейшего намека с моей стороны. Тесно прижимается к моей спине — а вдруг еще получится? И осторожно-преосторожно входит в меня. Но что это?
Я вообще ничего не чувствую!
Теперь он оттягивает член назад. Тоже в замедленно темпе.
Я опять ничего не чувствую. Ни малейшей сексуальной искорки. У меня было сорок три любовника, но этот самый скучный в моей жизни. Это настолько тоскливо, что я даже не нахожу слов. И Нелли это показалось таким потрясающим, что она сбросила семь кило? Уму непостижимо! Мне с трудом удается держать глаза открытыми. Неимоверных усилий стоит не зевать. Я вдруг чувствую страшную усталость.
А Ривера старается изо всех сил. Он стонет, вздыхает, дрожит — и не делает ни одной попытки поласкать меня там, где нужно. Он также не спрашивает, можно ли в меня кончать, короче, думает только о себе и своем удовольствии! Он может бесконечно. К сожалению!
Как долго длится вся история, я не знаю. Во всяком случае, он не прекращает, и, убаюканная, я засыпаю. Такого со мной тоже еще не случалось. Когда я просыпаюсь, он тоже дремлет, все еще слитый со мной и так и не доведя дело до конца. По крайней мере, я понимаю, почему у него нет детей. Рот и руки ему милее, чем женское лоно. Это объясняет и большое количество разводов. Замужество с таким — тяжелая сексуальная работа!
Реджинальдо спит глубоко и крепко (неудивительно после такого моря виски и водки) и не замечает, как я тихонько отделяюсь от него, чтобы удобно вытянуться на спине. Какая бесподобная спальня! Кровать — как в кино. Идеальное место для грез — если ты влюблен!
А так все напрасно. Все эти роскошные декорации, дорогие ткани зеленого, розового и цвета слоновой кости, шелковые простыни, шикарные покрывала — все это не нужно, о кровати у меня останутся плохие воспоминания.
И опять я представляю себе обратную картину. Заводили бы мужчины с такой охотой шашни на стороне, если бы мы, женщины, были в любой момент готовы задрать юбки — но только для того, чтобы нас целовали там внизу, пока нам не надоест? Если бы мы достигали оргазма через две минуты любви, переворачивались сразу на бок — «тебе было хорошо, дорогой?!» — и тихо засыпали, в то время как он лежит рядом со своим набрякшим, пульсирующим членом и не знает, как выдержать ночь?
Как бы они реагировали, если бы это случалось два-три раза в неделю или, как у Нури, шесть раз один за другим в один вечер? Одно знаю твердо: вскоре мужчины были бы самым сдержанным полом. И их надо было бы задабривать деньгами и подарками, прежде чем они последуют за женщиной в спальню, или к алтарю, или на кровать с балдахином в благородный отель «Риц»!
Тут мои мысли резко прерываются.
Вдруг раздается яростный стук в дверь. И тут начинается жуткий бедлам!
Дело принимает такой оборот, который не могла вообразить самая безудержная фантазия! Только в Париже может случиться подобное. И лишь свою интуицию я должка благодарить за то, что на следующий день мое фото не появляется во всех скандальных газетах Франции.
Но не буду забегать вперед.
В дверь продолжают оглушительно и неистово барабанить, в знаменитую дверь под номером 101, за которой находится самый роскошный люкс во всех фешенебельном отеле. И история идет своим чередом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96