— Ты уже в курсе? С беленькой кошелкой.
— С кем? — удивленно спрашиваю я. Слово мне незнакомо.
— Со старшей дочерью нашего соседа в Шантийи. — Она хихикает и толкает меня в бок.
— Ты это серьезно?
— Конечно. Так хочет папа.
— Бедная девочка, — говорю я, — мне ее жаль.
— А мне нет. Помолвка в сентябре. Родители дают большой прием. Если не хочешь, можешь не приходить.
Фаусто до боли сжимает меня на прощание.
— Пока, дорогая. Извини, но ты же видишь, у меня совсем нет времени. Мне опять пора. Я все время на бегу.
— Куда ты должен ехать?
— В деловую поездку. Очень важные заказы. Я тебе позвоню. Не забывай меня!
Он уходит без чемодана, с одной лишь полупустой холщовой сумкой. Через час он звонит.
— Ты едешь в Вену, дорогая?
— Может быть.
— Если надумаешь, сообщи родителям, хорошо? Целую тебя, родная. Я постоянно думаю о тебе.
— Когда мы увидимся?
— При первой же возможности. Чем раньше, тем лучше. Адье! — Фаусто кладет трубку.
А я на несколько дней вычеркиваю Фаусто из своей жизни. Я, разумеется, не поеду в Вену, я же не сумасшедшая! Это было бы сейчас слишком рискованно. Есть один неотложный вопрос, и я должна его решить, пока я одна. Теперь или никогда!
Бегу в комнату Фаусто. Дверь заперта. Ну ладно, подожду до завтра. Для верности. Вдруг что-то забыл и вернется.
А завтра начинаю действовать!
Проблема, которая меня мучает, проста: я должна посмотреть, что происходит с моей квартирой на авеню дю Мэн.
Я об этом не говорила, но квартиру я купила на свои деньги. Которые получила от продажи своих апартаментов на улице Валадон. Поэтому она так дорога мне и я постоянно спрашиваю о ней. Она моя собственность. И поскольку больше я в этом мире ничем не владею, мне становится все тревожнее.
Фаусто нет! Он не вернулся этой ночью, и я одна в квартире на авеню дю Президент Вильсон. Я не грущу о нем, я полна энергии. После встречи с Полем у меня превосходное настроение, и я собираюсь его использовать с толком.
Комната Фаусто заперта, и я не могу войти?
Вызываю слесаря, плачу четыреста франков, и я уже там!
С австрийской педантичностью обыскиваю его письменный стол. Вот то, что я искала: ключи от авеню дю Мэн и документы о владении.
Сажусь в свой голубой «гольф-кабрио» и отправляюсь в путь: через Сену, мимо Дома Инвалидов, мимо золотого купола, под которым покоится Наполеон, мимо великолепных особняков, садов, ресторанов, кафе по бульвару Монпарнас, затем направо, по туннелю — и вот я у цели. Поездка — одно удовольствие. Половина Парижа загорает у моря, в изобилии места для стоянок, нет ни привычного шума, ни автомобильных пробок. Голубой молнией проношусь по улицам. Я, наконец, желаю знать, что с моей квартирой. Там что-то не так, но что? Вот и дом!
Внутри приятная прохлада. Полная мрачных предчувствий, взлетаю вверх по лестнице на четвертый этаж. Сердце рвется из груди, наступает момент прозрения. Открываю дверь и вхожу. Боже! Что здесь произошло?
Я не узнаю квартиру. Может, я ошиблась адресом? Я покупала четыре красивые комнаты, с мраморными каминами и лепниной, с застекленными двустворчатыми дверьми и симпатичными старинными изразцами на кухне и в ванной. Знаменитый парижский уют. Аромат эпохи рококо. Они исчезли. Их словно ветром сдуло! Здесь бесчинствовали и разоряли. Я испытываю физическую боль.
Затаив дыхание, прохожу по комнатам. Красивого блестящего дубового паркета — нет! Изумительная лепнина — исчезла! Элегантные двери с гранеными стеклами — пропали!
И самое ужасное: нет великолепного мраморного камина в салоне. Ту стену, где он стоял, теперь уродует современный монстр из красного кирпича.
А что уж говорить о кухне! Так вот он куда попал, гранит из Версаля. Куда ни бросишь взгляд, всюду зеркальная серая поверхность. Чувствуешь себя, как в госпитале. Новые, отвратительные выключатели. Неон на потолке. От этого можно заболеть!
А ванная? Можно не сомневаться, что она тоже изуродована. С опаской открываю дверь: кафель, повсюду кафель! Все выложено серым кафелем, из ванной веет стужей морозильной камеры. Дневной свет тоже исчез. Единственное окно закрыто зеркалом. Его еще можно открыть, чтобы проветрить, но ни один солнечный луч уже не пробивается.
Из последних сил тащусь в салон. Прислоняюсь к стене и реву. Фаусто и валькирия, что они натворили! Таращусь на плитки у моих ног. Положены небрежно, зазоры неравномерные, даже не потрудились соскоблить брызги цемента. Боже, кто же проделал такую плохую работу?
Этого я Фаусто не прощу никогда!
Он знает, что я ненавижу плитку. Особенно в красивых старых парижских квартирах. Кафель уместен в жарких странах, он хорош в морозильниках, моргах, на мясо и рыбозаводах, в общественных туалетах. Но не дома! Как я продам эту кафельную крепость? Неудивительно, что никто не хочет ее покупать!
Иду к телефону. Спрошу Филиппа, нашего помощника из Оверни. Может, он прояснит ситуацию. Он сразу снимает трубку.
— Бонжур, Филипп!
— Алло: Кто это?
Раньше он всегда узнавал меня по голосу.
— Мадам Сент-Аполл. Вы меня забыли? Несколько секунд он в замешательстве молчит.
Потом удивленно спрашивает:
— Мадам Тиция? Бонжур, мадам. Это действительно вы?
— Да, почему бы и нет?
— Я думал… мне сказали… э… что вы уехали в Вену и больше не вернетесь в Париж.
— Кто это сказал?
— Мадам… мадам…
— Другая мадам Сент-Аполл?
— Да, мадам Одиль.
Одиль! Так вот как ее зовут, никакая она не Брижит. Я так и думала. Знала бы я еще ее фамилию и адрес, я бы тут же поехала к ней! Филипп откашливается:
— Мадам Тиция! Нескромный вопрос: вы развелись?
— Нет еще. А что?
— Я только хотел сказать, что больше не работаю на господина Фаусто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107