К сожалению, знаю по опыту: сейчас он станет назойлив. Фаусто хотя и меняется в лежачем положении, но только когда трезв. Стоит ему перепить — лучше спасаться бегством.
— Да здравствует Франция! — повторяет громче Фаусто. — В вашей стране вальсов нет таких мужчин, как я, даже в сильном подпитии сохраняющих высокую потенцию! Поцелуй гордость нации, рабыня! Отдай дань!
— Приказывать можешь своим рабочим, — говорю я, скрестив руки за головой, — мне ты не платишь. А если тебе надо кого-нибудь унижать, ступай в бордель.
— Ах, мой сладкий ангелочек, я не хочу проститутку. Я хочу свою законную жену! Открой свой прелестный ротик, моя красавица, и впусти меня!
Фаусто подносит мне к носу свою гигантскую темную штуковину.
Я со скучающим видом закатываю глаза. С глубоким вздохом отворачиваю голову. Фаусто пытается меня схватить, промахивается и начинает опасно качаться.
— Осторожно! — вскрикиваю я, но уже поздно. Он с шумом опрокидывается у кровати и лежит неподвижно.
Тоже знакомо! Теперь он будет так спать, пока не протрезвеет, и я освобождена от обязанностей.
Опираясь на локти, разглядываю своего безжизненного супруга. Он хорошо смотрится в этих восточных покоях, на мягком толстом темно-синем ковре. Даже напившийся до бесчувствия, с легкой полнотой, он все еще умопомрачительно красив. А красота для меня играет важную роль! Я ведь из семьи художников! Уродливое убивает меня! С щемящей тоской гляжу на его длинные, стройные ноги, мускулистые руки, широкие плечи, львиную гриву и тонкое лицо: прямой нос, светлые брови, такой родной рот. Мой взгляд скользит вниз, на его роскошный темный фаллос, все еще в жизнерадостном ожидании торчащий вверх! Почему он не съеживается? Интересно. Может, у Фаусто эротические сновидения? Ну почему он не может быть нормальным, милым, надежным, честным, верным? Относился бы хотя бы вдвое лучше ко мне, я никогда бы не пошла к другому.
Фаусто спит глубоко и крепко. Но мне что-то мешает!
Он пахнет дымом. Очень сильно. Я только сейчас замечаю это. Свешиваю голову с кровати. Запах усиливается. Но это не трубка или сигара, Фаусто пахнет не табаком, а копченостями! Опять? Откуда это?
Вылезаю из постели, сажусь на ковер и обнюхиваю его. Весь Фаусто благоухает, как огромный копченый окорок. От него уже исходил такой запах, когда он поздно приходил домой. Правда, не такой сильный.
Так же пахло от него перед приемом в Версале, в первую годовщину нашей свадьбы, и на следующий день, когда мы вместе обедали на острове Сен-Луи. Глаза у него тогда были покрасневшие, а лицо расцарапанное! Было такое впечатление, что он явился прямо из коптильни!
Сплошные загадки! Сейчас разгадаем! Я вскакиваю. Посмотрим, где он был. Перешагиваю через безжизненное тело и бегу в его комнату. Дверь заперта! Тем хуже! Обыскиваю одежду Фаусто, перерываю все карманы. Ничего! Ни платка, ни зажигалки. Однако это меня не обескураживает. Я знаю, чего хочу. Если сегодня он мне не скажет правду, я натравлю на него детектива!
Фаусто спит до двух дня.
Я уже поела, когда он появляется. На него жалко смотреть: помятый вид, в дурном настроении, в уголках рта залегла страдальческая складка. Я стою на кухне в своем домашнем африканском лиловом платье, с подколотыми волосами и выжимаю апельсиновый сок. Лолло ушла к себе наверх, до четырех у нее перерыв на обед.
— Ох, как же мне скверно! — Фаусто с кряхтеньем опускается на стул. — Я должен изменить свою жизнь. А ты не помогаешь мне. — С вызовом смотрит на меня. Я молча ставлю перед ним стакан сока. Он залпом выпивает. — Отлично! Спасибо, родная! Дашь сигаретку?
— Ты женат на некурящей. Забыл?
— Добродетель — это, наверное, прекрасно! — Фаусто раскрывает широко рот и зевает как хищник. На нем красный бархатный халат, подаренный мною на день рождения. На нагрудном кармане золотом вышита его монограмма.
— Как дела за городом? — невинно спрашиваю я. Фаусто вздрагивает, как ужаленный.
— Как дела? Наивный вопрос! Это строительство — моя погибель! Рабочие сосут из меня кровь. Каменщики-португальцы воруют инструмент. Не могут сделать ни одной прямой стены. Я слежу за ними, как фараон за иудеями, и все без толку! Начинаешь возмущаться, они сразу не понимают по-французски. А бригадир пьет как лошадь! — Он выдерживает театральную паузу. — Но я все выдержу, любовь моя, ради тебя и ради того, чтобы у твоей подруги Глории хорошо шли дела!
— При чем тут Глория? Ведь ты же сказал, что ничего больше не отделываешь!
— Ты все воспринимаешь слишком буквально.
— Есть хочешь? — спрашиваю я, чтобы уйти от скандала. — Лолло приготовила для тебя! Я составлю тебе компанию.
Мы идем в красную столовую. Стол накрыт — с цветами, серебром, хрусталем. Лолло это умеет.
— У меня вообще нет аппетита, — жалуется Фаусто и ест за троих. Дыню с ветчиной. Полцыпленка с рисом. Салат. Сыр. Хлеб. Огромный кусок свежего клубничного торта. Все это запивается бутылкой бордо. Потом он, смакуя, выпивает чашечку фирменного «Золотого бразильского».
— Ну как, лучше? — осмеливаюсь спросить я.
— Лучше?! — возмущенно орет Фаусто и швыряет салфетку на стол. — Это ты спрашиваешь при реконструкции шестисот квадратных метров? Ты со своей Глорией! Вы послали меня на галеры!
— Я со своей Глорией? Что ты придумываешь? Глория не имеет к твоему дому ни малейшего…
Но он даже не слушает.
— Никогда в жизни я еще так не вкалывал. Разве не видишь, как я выгляжу? Круги под глазами. Бледный как покойник. Волосы выпадают. Есть почти не могу. Все вы, женщины, одинаковы. Все желаете моей смерти! А до того не успокоитесь! А потом перешагнете через мой труп навстречу следующему, кто достанет вам звезды с неба, и не вспомните обо мне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107