— Что обещано, то обещано, — резюмировал Фаусто и подлил нам обоим шампанского.
Ну ладно! Меня зачали в ателье моего отца на античной софе под копией Тициана. Картина называлась «Юпитер и Антиопа», оригинал висит в Лувре. И поскольку мои родители боготворили Тициана, они назвали меня его именем в качестве доброго предзнаменования и в память о прекрасном эпизоде на красной бархатной софе в Вене.
Я объяснила это по возможности лаконично, избегая употреблять слова «страсть» и «наслаждение». Но это не помогло. Глаза Фаусто заблестели, на лице появилось то же выражение, как до этого, когда он упал на мою кровать с балдахином. От улыбки, заигравшей на его губах, у меня по коже побежали мурашки.
— Красивая история, — заметил он. — Раз уж мы заговорили на эту тему, как мы назовем наших детей? Буря в апреле?
Наших детей? Мы еще даже не целовались.
— Не смотри на меня, — серьезно сказал Фаусто, — иначе я потеряю самообладание. Тогда первую будут звать Виола.
Виола? Насилие? Я широко раскрыла глаза. Фаусто тут же опустился на колени, подполз ко мне по ковру и положил свою львиную гриву мне на колени.
— Прости! Это была глупая шутка. — Он обнял меня сильными руками. — Наверняка это будут близнецы. Антиопа то родила близнецов. Удивляешься, что я знаю такие вещи? Тиция, любовь моя, мы назовем наших детей Да и Нет. Потому что сейчас ты скажешь «нет», а потом «да». Да, да… — Он принялся меня целовать, и что уж тут говорить! Я ответила ему. Мы оба сползли на пол, тесно обнявшись и завернувшись в мое голубое сверкающее платье, и целовались, будто всю жизнь ждали этого момента.
Это было божественно! Вдруг его рука скользнула в мой вырез и сжала мою грудь. Фаусто застонал, но для меня это было чересчур поспешно, и я села на пол.
— Что с тобой, дорогая? — спросил Фаусто, не глядя на меня.
— Мне срочно нужен… глоток воды.
— А мне нет, — отозвался Фаусто, — я абсолютно счастлив. Я хочу только тебя.
— Я сейчас вернусь.
Я побежала в ванную и заперлась изнутри. Тяжело дыша, опустилась на красный пуфик перед большим зеркалом. Пробил час истины! Хочу я его или нет? С февраля я гадаю об этом, потому что все не так на этот раз.
Любовь у меня проходит через голову. Новая любовь всегда начинается с разговоров всю ночь напролет. Если вечер пролетает как один миг, если уже три часа ночи, а мы все говорим и говорим, если утром не хочется расставаться, потому что так много надо сказать друг другу, тогда, возможно, это мог бы быть мужчина для меня.
В случае с Фаусто такого не было никогда. Дядя Кронос говорит, Фаусто слушает. Он никогда не скажет, о чем думает. Мы ни разу не разговаривали серьезно. Фаусто ничего мне не рассказывает. Но он самый красивый мужчина, какого я когда-либо встречала.
Мой взгляд падает на зеркало.
Это действительно я? Такой красивой я еще никогда не была. Щеки раскраснелись, глаза блестят. А это что такое? Я наклоняюсь вперед. Вокруг меня стоит марево. Честное слово! Я излучаю тепло, словно горячий камень летом!
Я не могу выйти в таком виде! Как мне прийти в себя? Может, принять холодный душ, поменять белье, побрызгать на себя духами?
— Куда ты пропала? — донесся из салона жалобный голос Фаусто. — Ты что, прячешься от меня?
Я нажала на спуск. Зажурчала вода. В моих висках стучало, я открыла дверь — салон был пуст! Где же Фаусто? Отгадывай, Тиция, до трех раз. В твоей постели, где же еще?
— Я здесь, — подал голос Фаусто из спальни. Неожиданно все встало на свои места. Мною вдруг овладела страстная, до боли, тоска по этому белокурому гиганту. Горячая волна залила меня с головы до ног. Как могла я так долго противиться ему? Только потому, что я не могу поговорить с ним? Что я, сумасшедшая? Любовь состоит не только из слов. Разговоры подождут. Ныряй в приключение, Тиция! Как знать, сколько еще простоит наш мир?
Я погасила свет. Скинула туфли. Послала небу короткую молитву… и на цыпочках пошла навстречу своей судьбе.
Причина, почему я решила, что Фаусто Сент-Аполл — моя большая любовь, легко объяснима: Фаусто меняется в постели! Стоя на двух ногах, он циничен, неразговорчив, ненадежен, высокомерен. Но как только он принимает горизонтальное положение, он становится кротким как котенок, нежным как дитя, страстным, терпеливым, трогательным и благородным.
Он был пятнадцатым мужчиной в моей жизни и моим четвертым французом. После холодных лондонских лет он обрушился на меня как горячий поток, и еще не родилась та женщина, которая не потеряла бы от этого головы.
Фаусто был самым крупным и сильным мужчиной, когда-либо заключавшим меня в свои объятия. А чтобы быть уж совсем точной: он совершенно замечательно оснащен. Он потрясающе сложен. Фаусто заполнял меня всю до краев, овладевал каждым миллиметром моего тела, проникая достаточно глубоко, чтобы парализовать мой мозг, раскрыть мое сердце и без всяких усилий приковать меня к себе. Фаусто был моей первой страстью.
Раньше мне удавалось не допускать этого»
Я не хотела попадать в плен ни к одному мужчине. Я обожглась на молоке. Ведь я выросла в венских богемных кругах, а этого достаточно, чтобы наложить отпечаток на всю жизнь. Еще чудо, что я не стала фригидной!
Первый мужчина, с которым я провела ночь (мне было семнадцать, ему двадцать четыре), на следующий день больше не здоровался со мной. Он сидел в кафе «Гавелка» на Доротештрассе и громким голосом рассказывал своим друзьям подробности моего телосложения! Я стояла у двери почти без сознания от стыда. Он не пригласил меня за свой стол.
Второй был не лучше. Он считался многообещающим молодым талантом, был своим человеком в ателье моего отца и после второй ночи наказал меня молчанием (мне было восемнадцать, ему двадцать).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107