Они направились к городу, оставив меня мечтать о длинной прогулке, долгой роскошной ванне и блаженном сне, но я успела только добрести до шезлонга и рухнуть в него, прямо в шортах и спортивном лифчике. Нагнулась, чтобы надеть кроссовки… и очнулась от звонка. Что же, одно из трех удовольствий — не так уж это и плохо.
Я нашариваю под шезлонгом часы, морщась, когда заноза впивается мне под ноготь. Достаю часы и сую в рот пострадавший палец. Их нет уже больше часа.
Иду в дом, открываю в кухне кран с горячей водой и протягиваю под кран руку. Наконец-то у меня выдалась свободная минута, и я сделаю все, чтобы изгнать чертов дом из своих мыслей.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
Я даже не даю себе труда оторваться от раковины. Она сдается после пятого звонка. Похоже аовеяент до крайности.
Горячая вода не помогла, так что пришлось искать другие средства. В холодильнике обнаруживается забытая бутылка водки. Я ставлю ее на стол и долго, тупо смотрю на потрескавшийся зеленый линолеум. Как жаль, что нельзя позвонить и заказать подругу на дом. Представьте только роскошную молодую особу с коробкой «Кул Ранч Доритос», двумя порциями «Маргариты» и последним выпуском журнала «Хизерс». Или хотя бы со старыми изданиями «Джейн». Если придется еще раз пролистать «Гуд хаускипин» от восемьдесят восьмого года, начну с горя печь яблочные пироги.
Я тянусь к бутылке и замираю, услышав скрежет гравия на подъездной дорожке, возвещающий об их возвращении. Быстро скручиваю крышечку, наливаю немного в стакан для сока и с наслаждением ощущаю, как холодная водка прокатывается по языку. Ставлю стакан на стол и переворачиваю вверх дном, как ковбой в кино.
Замечаю старый обшарпанный приемник и включаю его в сеть.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
— Его здесь нет! — ору я не оборачиваясь. И, положив голову на руку, начинаю вертеть ручку настройки. Проскакиваю обрывки новостей и передачи местных станций, жужжащие в древних динамиках сквозь крошечные взрывы помех. Верчу медленно, как астронавт, надеющийся найти признаки жизни на чужой планете, пытаюсь отыскать в мешанине песню Билли Джоэла. И поднимаю голову. Это не Билли… это Мадонна!
Я подкручиваю ручку на миллиметр, подскакивая от возбуждения при первых звуках «Холидей». Хватаю спичку, подсовываю под ручку, включаю радио на полную громкость и подпеваю вместе с той, что ничем не хуже воображаемой подруги по заказу! За пределами этой дыры есть другая жизнь, напоминает мне ясноглазая светловолосая забияка и задира, жизнь без них!
— Если мы устроим праздник, ооуа…
Я извиваюсь всем затянутым в лайкру телом, швыряя на ходу водку в морозилку, напрочь забывая о своем пальце, комариных укусах и целой неделе бессонных ночей. Сейчас я рядом с ней, моей Мадонной, которая считает, что мне нужно забыть обо всем и веселиться (ооуа), ворвавшись в гостиную, схватив вместо микрофона чудовище, которое Грейер считает грузовиком, и орать в него что есть мочи.
Когда мистер N. распахивает решетчатую дверь, я как раз слезаю со спинки дивана и застываю в неприличной позе, но он, едва заметив меня, швыряет сотовый на расшатанное кресло и устремляется к лестнице. Я вскакиваю, смотрю во двор, где на подъездной аллее возникает силуэт миссис N. с Грейером на руках, перескакиваю через игрушки, бегу на кухню, вытаскиваю спичку, выключаю радио и мчусь назад, в гостиную. Миссис N. неодобрительно смотрит на мою голую талию.
— Переоденьте Грейера, Нэнни. Его пригласили в гости. Он твердит, что поцарапал колено, но я ничего не вижу. И успокойте его: у моего мужа болит голова.
Она пролетает мимо меня, потирая виски.
— Кстати, с его сотовым что-то случилось. Проверьте, пожалуйста.
— Где мой чемодан? — орет мистер N. сверху. — Что ты сделала с моим чемоданом?
Аккорды рыданий Грейера плывут по дому. Я тянусь к своим тренировочным брюкам. Палец снова пульсирует, напоминая о себе. Поднимаю сотовый мистера N. Судя по записям вызовов, все звонки идут из квартиры N.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
Я стараюсь разлепить тяжелые веки в темноте. Дзинь. Дзинь.
«Не знаю, почему он просто не позвонит ей и не скажет, что не собирается приезжать!»
— Нэнни! — плачет Грейер, которого телефон будит уже в третий раз за ночь. Я едва удерживаюсь, чтобы не позвонить самой и не посоветовать, куда она может засунуть свой телефон вместе со своим паштетом из гусиной печенки.
Дотянувшись до Грейера через те два фута, что разделяют наши кровати, я стискиваю потную ручонку.
— Монстр… — шепчет он. — Жутко страшный… Он съест тебя, Нэнни.
Во тьме блестят белки его глаз. Я перекатываюсь на бок, лицом к нему, не выпуская его руки.
— Ну-ка подумай хорошенько, какого цвета монстр? Я хочу знать, потому что дружу кое с кем из них.
Он довольно долго молчит.
— Синий.
— А-а, этот? Похож на монстра Куки из «Улицы Сезам». А что, он пытался меня съесть? — спрашиваю я сонно.
— Думаешь, это Куки?
Его смертельная хватка мгновенно ослабевает. Он явно успокаивается.
— Угу. По-моему, Куки просто хотел поиграть с нами, но случайно испугал тебя и хотел сказать мне, что извиняется. Хочешь посчитать овец? Или кольца?
— Нет. Лучше спой песню.
Я зеваю.
— Девяносто девять пивных бутылок на стене, девяносто девять, — тихо мурлычу я, чувствуя его теплое дыхание на своем запястье. — Сними одну, передай по кругу, девяносто восемь пивных бутылок на стене…
Его ручка тяжелеет, и к девяностой бутылке он снова засыпает. На несколько часов. И то хорошо.
Я переворачиваюсь на правый бок и долго смотрю, как мерно поднимается и опускается его грудь. Кулачок подпирает подбородок. Лицо такое мирное и спокойное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93