— Значит, решено. Завтра же звоню риелтору.
Полчаса спустя мое такси со свистом летит назад по ФДР, в противоположном направлении, к Хьюстон-стрит. Я придирчиво смотрю в зеркальце пудреницы, выискивая остатки грима. Потом подаюсь вперед, и глаза слепят ярко-зеленые циферки на часах таксиста. 10.24. Давай, давай, давай!
Сердце бешено стучит, и адреналин невероятно обостряет чувства. Я ощущаю каждый толчок на каждой рытвине и обоняю дым от выкуренной сигареты предыдущего пассажира. Сочетание сюрреалистического настроя вечера, бесчисленных порций поглощенного мной спиртного и кожаных штанов, в которые я втиснута, а также обещание потенциальной интрижки с Гарвардом Страстным только усиливают эмоциональное напряжение. Передо мной, говоря без обиняков, стоит нелегкая задача. Все принципы, какие у меня имелись ранее: политические, моральные и т.д., — растаяли, утекли, похоронены.
Такси подъезжает к 13-й улице, останавливается на крайне сомнительном отрезке Второй авеню, я швыряю водителю двадцать баксов и захожу внутрь. «Соловей» — одно из тех мест, куда я поклялась не совать носа с того дня, как окончила школу. Пиво подают в пластиковых чашках, пьяные клиенты, вооруженные «дротиками», делают поход в туалет миссией почти невыполнимой, а если вам все-таки удалось туда пробиться, дверь не закрывается. Словом, вы оказываетесь в типичной выгребной яме, которую давно уже не выгребали.
Две секунды уходит на то, чтобы повертеть головой и обнаружить отсутствие Гарварда Страстного. Думай. Думай. Они собирались начать с «Хаоса».
— Такси!
Я выпархиваю на углу Западного Бродвея и занимаю очередь за людьми, которые, как ни странно, явились сюда добровольно. Однако вскоре меня вместе со стайкой скудно одетых девиц теснят за канаты, пока толпа распаленных парней безуспешно штурмует вышибалу.
— Давайте-ка посмотрим ваше удостоверение личности.
Я лезу в сумочку и вручаю шестифутовому вышибале коробку с соком, пачку печенья и пачку влажных салфеток. И только потом открываю бумажник.
— Двадцать баксов.
Прекрасно! Просто прекрасно!
Я швыряю ему эквивалент двух часов, проведенных в костюме телепузика, и поднимаюсь по темной лестнице, обрамленной непристойными черно-белыми снимками обнаженных женщин с лилиями в руках. Басовый ритм, несущийся из музыкального автомата, вполне можно назвать акустическим насилием, и «бам-бам» барабана толкает меня вперед, напоминая о старых мультиках, где музыка Тома неизменно выталкивает Джерри из спичечного коробка, служащего ему постелькой.
Я начинаю проталкиваться сквозь толпу людей, выглядывая… что? Каштановые волосы? Гарвардскую футболку? Здесь в основном тусуются туристы, студенты Нью-Йоркского университета, приехавшие из штата Юта, и геи — лысеющие женатые геи из Айленда. Не слишком привлекательная смесь. И все они ищут развлечений. Нервная пульсация гитар словно выставляет их передо мной напоказ в доступ-Ном лишь мне одной диафильме: уроды, уроды, уроды.
Я пытаюсь пробиться на танцпол, за который тоже приходится платить свою цену. Толпа не только крайне неприятна, но и чрезвычайно нескоординированна. И полна энтузиазма. Нескоординированна и полна энтузиазма: летальное сочетание.
Я осторожно маневрирую через беспорядочно болтающиеся конечности на другой конец зала, к бару, делая усилия, чтобы постоянно оставаться в движении. Нежелательные знаки внимания грозят вам, только если стоите неподвижно или, не дай Бог, танцуете; в таком случае вам гарантировано, что уже через секунду незнакомый пах бесцеремонно прижмется к вашей заднице.
— Мартини, чистый, без оливок.
Мне необходима некоторая поддержка, чтобы снять стресс и вселить силы.
— Мартини? Довольно крепкая штука, вы не находите?..
О Боже! Это мистер COCKS! А мне казалось, что Г.С. сегодня тусуется со своими дружками по колледжу.
— Как на вкус? Вам нравится?
— ЧТО?! НЕ СЛЫШУ, — шепчу я одними губами, выискивая взглядом Г.С. поверх его белой бейсболки.
— МАРТИНИ! КРЕПКАЯ ШТУКА! Верно.
— ПРОСТИТЕ! НИ СЛОВА!
Я нигде его не вижу, значит, придется напомнить Крепкому Мартини насчет «Доррианс».
— КРЕПКАЯ!
Конечно, парень! Все, что скажешь.
— ПОСЛУШАЙТЕ, МЫ ВСТРЕЧАЛИСЬ В «ДОРРИАНС»! Я ИЩУ ВАШЕГО ДРУГА!
— ТОЧНО! ЭТО НЯЯЯЯЯНЯЯЯ. Именно я и есть.
— ОН ЗДЕСЬ? — кричу я.
— НЯЯЯЯЯЯНЯЯЯЯ.
— ДА, Я ИЩУ ВАШЕГО ДРУГА. ОН… ЗДЕСЬ?..
— УГУ… БЫЛ С КАКИМИ-ТО ПРИЯТЕЛЯМИ ИЗ КОЛЛЕДЖА КУЧА КИСОК ИЗ ШКОЛЫ ИСКУССТВ…
УЕХАЛИ В КАКУЮ-ТО ГРЕБАНУЮ ГАЛЕРЕЮ: ТО ЛИ КАРТИННУЮ, ТО ЛИ ПОЭТИЧЕСКУЮ. ТО ЛИ «ТУДА». ТО ЛИ «ПОТОМ»…
— «ЗАТЕМ»? — ору я ему в ухо в надежде оглушить навсегда.
— УГУ, ИМЕННО. ВЫВОДОК ЦЫПЛЯТ В ЧЕРНЫХ ВОДОЛАЗКАХ ГЛУШИТ ГРЕБАНЫЙ ИМПОРТНЫЙ КОФЕ…
— СПАСИБО!
И меня нет.
Я вылетаю в холодный вечер и с облегчением взираю на вышибалу, отвязывающего канаты. Вынимаю бумажник и наскоро провожу инвентаризацию. Конечно, можно добраться туда за десять минут и сэкономить денежки, но эти туфли…
— Хелло!
Я поднимаю глаза и вижу… себя во фланелевой пижаме, на диване Чарлин. Рядом возлегает Джордж. Телевизор переключен на образовательный канал.
— Хелло! Не могли бы мы поговорить секундочку? Сегодня утром ты встала в половине шестого. Ты хотя бы поела как следует? Когда ты в последний раз выпила стакан воды? Твои ноги, вероятно, тебя убивают!
— И что? — спрашиваю я себя, пыхтя вниз по Спринг-стрит.
— Да то-о-о, что ты устала, пьяна и, не обижайся, выглядишь не так уж классно. Поезжай домой. Даже если отыщешь его…
— Слушай, фланелевая душа, вечно греющая диван пожирательница китайской лапши, перманентная неудачница, ты сидишь дома одна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93