Точно полдень. Нужно бежать за Грейером и волочь его на день рождения Дарвина.
— ОТСТАНЬ! МНЕ ЭТО НЕ НРАВИТСЯ! — вопит Грейер, лицо которого почти расплющено о металлические поручни, окаймляющие верхнюю палубу прогулочного катера.
Я присаживаюсь на корточки и шепчу в ухо его мучителю:
— Дарвин, если ты немедленно не отойдешь от Греиера, я вышвырну тебя за борт.
Дарвин поворачивается и потрясенно таращится в мое улыбающееся лицо. Добрая Колдунья/ Злая Колдунья после трех часов сна и восьмисот ухнувших в небытие долларов говорит: «Эй, парень, не стоит со мной сегодня связываться!»
Он нерешительно отступает на несколько футов, и Грейер, на щеке которого остался ярко-красный отпечаток железной трубы, цепляется за мою ногу. Грейер стал одним из последних объектов издевательств именинника, как ранее остальные пятьдесят гостей, оказавшихся пленниками на взятом напрокат прогулочном катере.
— Дарвин! Милый. Пора подавать именинный торт! Иди к столу, и Сайма поможет тебе со свечками.
К нам скользит миссис Цукерман в изящных балетках от Гуччи. Сказочное видение в розовом и золотом, залитое бриллиантами, сверкающими нестерпимым блеском на жарком солнце.
— Ну, Грейер, что с тобой? Не хочешь торта?
Она направляет свое трехсоттысячедолларовое сияние в сторону Грейера и опирается о поручень рядом со мной. Я слишком устала для светской беседы, но все же в состоянии нацепить на физиономию то, что, надеюсь, можно назвать очаровательной улыбкой.
— Чудесный праздник, — бормочу я, сажая Грейера себе на бедро подальше от беды, чтобы он мог увидеть белоснежный торт.
— Мы с Саймой планировали его несколько месяцев. Пришлось поломать головы, чтобы превзойти прошлогоднее празднество в Грейси-Мэншн, но я сказала: «Помните, Сайма, творчество — это часть той особенной атмосферы, которую вы принесли в нашу семью, так что дерзайте!» И, позвольте заверить, она оказалась на высоте!
С кормы доносятся вопли, и Сайма в панике мчится мимо нас. Ее преследует Дарвин с горящей зажигалкой от Тиффани.
— Дарвин, — небрежно журит его мать. — Я просила тебя лишь помочь Сайме, а не сжигать ее!
Весело смеясь, она берет у него зажигалку, опускает крышечку и отдает покрасневшей Сайме.
— Смотрите, — строго наказывает она, — чтобы в следующий раз он не бегал с ней. Надеюсь, не стоит напоминать вам, что это подарок его деда!
Сайма, не поднимая глаз, принимает серебряный цилиндр. Потом берет Дарвина за руку и деликатно тянет назад, к торту.
Миссис Цукерман наклоняется ко мне, и золотые буквы на ее очках сверкают.
— Мне так повезло! Мы почти как сестры.
Я улыбаюсь и киваю. Она кивает в ответ.
— Пожалуйста, передайте привет маме Грейера и обязательно скажите, что я добыла для нее потрясающего адвоката по бракоразводным делам. Он выиграл моей подруге Элис десять процентов сверх оговоренного в брачном контракте.
Я инстинктивно кладу руку на голову Грейера.
— Что же, желаю приятно провести время.
Она перекидывает волосы на другое плечо и возвращается к свалке вокруг торта. Полагаю, пребывание мистера N. в Йель-клубе стало общеизвестным достоянием.
— Ну, Гров, как насчет торта?
Я перебрасываю его на другое бедро, поправляю галстук и касаюсь щеки, на которой все еще пламенеет отпечаток.
У него совершенно мутные глаза. Очевидно, бедняга измучен не меньше меня.
— Живот болит. Мне нехорошо, — бормочет он.
Я лихорадочно вспоминаю, где видела туалет.
— Как именно болит? — спрашиваю я в надежде отличить симптомы морской болезни от страданий четырехлетнего ребенка.
— Няня, я…
Он стонет, прежде чем рвануться вперед и согнуться в приступе рвоты. Я едва успеваю направить струю за борт, в воды Гудзона, так что на мой свитер попадает едва ли треть.
— Гровер, ты очень устал, — шепчу я, гладя его по спине. Вытираю его рот ладонью, и он согласно кивает в ответ.
Два часа спустя Грейер держится за ширинку и нетерпеливо притопывает кроссовками в вестибюле собственной квартиры.
— Гров, пожалуйста, продержись хотя бы еще секунду. Я изо всех сил толкаю дверь, и она наконец поддается.
— Давай же! Беги!
Он пулей проскакивает мимо меня.
— Ой!
Слышится грохот. Я открываю дверь чуть шире и вижу Грейера, распростертого на груде пляжных полотенец. Рядом валяется картонка для шляп.
— Грейер, ты в порядке?
— Вот было классно, Нэнни! Тебе следовало бы видеть это, приятель! Стой здесь, я сейчас повторю.
— Ну уж нет.
Я сажусь на корточки, стаскиваю с него «найки» и загаженную ветровку.
— В следующий раз тебе может не повезти. Иди писай.
Он убегает. Я осторожно переступаю через картонку, гору полотенец, два пакета с эмблемой «Лилли Пулитцер» и мешок с брикетами древесного угля. Значит, мы либо отправляемся в Нантакет, либо переезжаем в предместье.
— Нэнни, это вы?
Я оглядываюсь и вижу, что обеденный стол полностью завален летней одеждой мистера N. То есть теми вещами, которые мы с Конни не запаковали.
— Да. Мы только что приехали, — откликаюсь я, отодвигая два пакета от Барниз.
— Вот как?
Появляется миссис N. с охапкой кашемировых свитеров в пастельных тонах. При виде меня она слегка морщится.
— Почему вы так испачканы?
— Грейеру стало плохо…
— Мне хотелось бы, чтобы вы лучше следили за тем, что именно он ест на этих праздниках. Как миссис Цукерман?
— Передает вам привет…
— Она так изобретательна. Устраивает лучшие дни рождения во всем городе!
Она выжидающе смотрит на меня, очевидно, желая услышать подробности, вплоть до театра марионеток и комедии дель арте. Но я слишком измотана.
— Она… э… просила сказать…
— Да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93