Я все это сделала для тебя. Ради тебя я готова на все, ты это знаешь, потому что только благодаря тебе я все еще на этом свете.
— Но, Ирма, это ведь стоит таких денег… Их не могло быть у нас, чтобы купить…
— Вот именно, купить. — В ее глазах раскрылась бездна. — Сейчас не время что-то обсуждать, дорогой. Собирайся. Мы улетаем.
Ирма улыбнулась Иржи еще раз и направилась было к себе в комнату, внутри все дрожало.
— А если не купить… — остановил ее голос Иржи.
И она поняла, что сказала лишнее или с неверной интонацией. Ирма заставила себя снова улыбнуться. Иржи ничего не должен заподозрить. Он не сумеет держаться естественно, на границе могут обратить внимание.
— Погоди, Ирма. Я хочу знать… Ведь Энди Мильнер умер, я сам читал в газете. Там не было ни строки о продаже контрольного пакета, хотя речь шла о его клинике… Погоди, Ирма! — Он лихорадочно пытался за что-то уцепиться. — Так где эти акции?
Неожиданно заданный вопрос застал Ирму врасплох, и она ответила:
— Пока у Салли. — И осеклась.
— У кого? У Салли? У той самой? Его секретарши? Но…
— Иржи, все потом. После. Я тебе объясню, — торопливо говорила Ирма. — Нам надо спешить. Самолет…
— Но это невозможно. Если контрольный пакет у Салли… Да как она завладела им? Она что, убила его?
— О чем ты говоришь! Она его не убивала.
— Но я знаю Энди, контрольный пакет он мог поменять только на жизнь.
Глаза Иржи горели лихорадочным огнем. Его рука потянулась к левой стороне груди. Он пристально посмотрел на жену.
Внутри у Ирмы все дрожало.
Надо успеть. Надо успеть улететь.
Если они постучат, она станет стрелять. Теми же иглами, которую нашли в теле Энди.
Она замерла. Господи, она это смогла? Она ли?
Она сможет все. Ле Мере — какой мастер! Если она доберется до Штатов, она выпишет его… Она даст ему столько идей, что он будет занят до конца жизни.
Глаза Ирмы горели.
— Иржи, ты готов? — крикнула она. — Я собрала твои вещи. Иржи!
Иржи Грубое молчал и медленно оседал на пол. Потом рухнул.
Ирма уставилась на него.
— Иржи, — прошептала она. Он молчал.
— Иржи! — взвизгнула она. — Нет! Ирма похолодела.
— Иржи, не надо. Не оставляй меня одну… Не оставляй…
Она схватила его руку. Рука была ледяная.
27
Ольга ехала по заснеженной дороге, она свернула с Минского шоссе и пробиралась, чиркая брюхом вздыбленный снег, мягкий, но уже слегка прихваченный морозом. Грузовики проложили колею под свою высоту.
Она повернула к домику, вон он, сереет металлическая крыша. Единственное, в чем они не послушались мистера Уиклера, — чем покрыть крышу. Современные условия требовали железа, а не соломы, как он рекомендовал для экзотики.
Снег был чист и бел, он напоминал саван. Как хорошо остаться здесь укрытой этим саваном и все закончить. Ее сердце радостно билось. И ни о чем не надо думать, мучиться, надеяться или чего-то ждать. Все, нет даже любопытства, которое человека привязывает к жизни.
Она затормозила перед поворотом к дому. Придется вылезти и лопатой разгрести. Не надо, чтобы машина сразу бросалась в глаза. Она будет лежать в доме долго, сейчас морозы, и ничего, пускай. Она побудет здесь, где когда-то была по-настоящему счастлива. Наверное, атмосфера счастья, пропитавшая сами стены, еще не выветрилась и не вымерзла. Интересно, Слава хоть когда-то вспоминает о ней?
Когда Ольга отъезжала от дома, Андрей и Слава Воронцов подъезжали к нему. Они уже не раз говорили по телефону.
Андрей долго колебался, рассказать ли Воронцову о том, что на самом деле произошло с Ольгой. В чем он, кстати, больше не сомневался. Он позвонил ему, вернувшись из Праги, и пригласил к себе.
— Итак, Ярослав Николаевич, — сказал Андрей, — я хотел бы с вами поговорить. Нет-нет, не об оружии.
Он отодвинул сверкающую свежесть «браунинга» двенадцатого калибра, который купил недавно и теперь показывал Воронцову.
Воронцов с удовольствием поехал к Широкову посмотреть новинку в коллекции. Они выпили коньячку, поклонниками которого оказались оба, и закусили.
— Да, образец прекрасный, — хвалил Воронцов. — Отличная машина! — Он снова кивнул на ружье. — Кстати, чем больше я смотрю на него, тем больше соглашаюсь с вами — оружие очень похоже на женщину. Пропорции, изящество. А какая талия… — Он усмехнулся. — А уж норовистое!
Широков довольно рассмеялся.
— Вы правы, Ярослав Николаевич. И добавлю — в женщине так же трудно разобраться, как в оружии.
— Да, до сих пор не понимаю, почему Ольга так со мной поступила. Так обидно. Я ее очень любил и люблю до сих пор.
Андрей отпил немного из рюмки и пристально посмотрел на Славу.
— Скажи мне, Воронцов, ты все еще хочешь с ней быть?
— О чем ты спрашиваешь, Андрей? Больше всего на свете.
— Но ты хочешь быть с ней почему? Потому что она нравится тебе как женщина? Ты хочешь иметь семью и много детей?
— Господи, какие дети, о чем ты говоришь. Я просто хочу быть с ней. Я понял удивительную вещь — без ее взгляда на мир, без ее взгляда на меня, на мое существование, на мое дело… я просто потерялся. Мне ничего не интересно. Хотя дела мои идут хорошо. — Он пожал плечами. — С ней я чувствовал себя творцом, а теперь я просто зарабатываю деньги. Мне это нравится, да. Но из моей жизни ушел какой-то восторг. Зачем я все это делаю? Мне этого мало. Я хочу ее.
— Воронцов, я могу тебе помочь. Но придется раскрыть один секрет. Я его вычислил. Она дала тебе отставку только по одной причине. Она не хотела сделать тебя несчастным.
— Меня? Несчастным? Она? — Воронцов ошарашенно посмотрел на Широкова. — Ты шутишь. Я носил ее на руках. Мы плакали от счастья, когда были вместе. Ты не представляешь, что это было такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73