Он отчаянно тос­ковал по шуму офиса, по жарким спорам, по шуткам, понятным только посвященным…
Разве он мог сказать Хоуп, что все идет не так, как было заду­мано? Не мог. Потому что как только он это скажет, Хоуп пой­мет, что он напрасно увез их из Бата. С романом века ничего не получалось. Мэтт злился на себя и нуждался в поддержке Хоуп. Но жена не понимала этого. Неужели Хоуп слепая? Неужели она не видит, что с ним творится?
Мэтт грустно улыбнулся барменше и заказал еще одну пор­цию. Ему хотелось напиться. Напиться до чертиков.
Хоуп знобило, но она сомневалась, что в этом виноват мороз. В последние дни она научилась предсказывать погоду: накануне похолодания небо становилось ясным, и на нем можно было раз­глядеть каждую звезду. Раньше она не обращала внимания ни на погоду, ни на небо. Когда в Бате бывало холодно, она просто по­ворачивала ручку регулятора тепла, а ночью вообще не смотрела в окно. Но в коттедже «Кроншнеп» подача тепла не регулирова­лась. И если ожидался мороз, приходилось класть в плиту по­больше дров, чтобы ночью в доме было тепло.
Однако сегодня холод был вряд ли связан с погодой. Казалось, он шел изнутри. Она мерзла уже несколько часов – с тех пор, как Мэтт вихрем умчался в ночь.
Хоуп села у плиты, поставила ноги на ее край, пытаясь со­греться, и стала ждать Мэтта. Наступила и прошла полночь, а она знала, что пивная закрывается в половине двенадцатого. Но Мэтт не вернулся. В час Хоуп всюду выключила свет, оставив лишь лампочку над входной дверью, и пошла спать. С трудом добравшись до спальни, она медленно разделась и забралась в вы­сокую кровать. Простыни были холодными как лед. Ноги замер­зли, но она не стала надевать белые пушистые носки. Мэтт нена­видел эти носки, хотя без них ее ноги превращались в куски льда. Хоуп хотела сделать ему что-то приятное, хотела помириться. Когда Мэтт придет домой, она попросит прощения и признает свою вину. Она кричала, вела себя ужасно…
Слезы капали на подушку, которую она прижимала к себе так, словно это было теплое тело Мэтта. Светящиеся стрелки часов показали сначала два, затем три, и лишь потом она забылась тре­вожным сном.
Будильник зазвучал в половине восьмого – в это время обыч­но вставал Мэтт. Хоуп подняла голову и с ужасом поняла, что ря­дом никого нет. И не было.
Обычно Хоуп еще десять-пятнадцать минут нежилась в посте­ли, пока к ней не приходили Тоби и Милли, но сегодня их голоса доносились снизу. Судя пр стуку ложек о миски, они пытались самостоятельно позавтракать. Хоуп накинула закапанный вос­ком халат и потащилась вниз, предвкушая катастрофу: самостоя­тельный завтрак ничем другим кончиться не мог.
У плиты стоял Мэтт. Он взбивал яйца и выглядел так, словно не спал всю ночь. Дети смирно сидели за столом с кружками мо­лока.
При виде мужа у Хоуп гулко забилось сердце. Он даже не по­звонил! Она умирала от беспокойства, думала, что он свалился в кювет или где-то лежит в луже крови. А он был здесь, плевать хо­тел на ее мучения и спокойно готовил детям завтрак, словно де­лал это каждое утро.
Хоуп молча подошла к электрическому чайнику и включила его.
– Мамочка, папа жарит французский тост! – радостно объ­явила Милли.
– Пусть не забудет убрать за собой, – буркнула Хоуп.
Мэтт смерил ее тяжелым взглядом, но она не обратила на это внимания, налила чашку растворимого кофе и молча ушла в спаль­ню. Пусть Мэтт ради разнообразия присмотрит за детьми, а она ляжет и почитает.
Но этот план, который раньше казался ей таким привлекатель­ным, потому что ни разу не воплощался в жизнь, тут же дал осеч­ку. Вместо того чтобы читать детектив, Хоуп злилась, прислуши­валась к каждому слову, сказанному на кухне, и ломала себе голову, где он провел ночь. Но спрашивать об этом не следовало. Пусть сам скажет, а если не скажет, она спрашивать не будет. Ни за что!
Холодная война продолжалась целую неделю. Мэтт уходил из дома еще до того, как Хоуп начинала одевать детей. Вечером он вежливо спрашивал, как вели себя дети. Словно они были слу­чайными знакомыми, встретившимися на улице. Когда Хоуп ска­зала мужу, что нашла работу, он только хмыкнул. Она по привы­чке готовила ужин, во время которого оба молчали и смотрели телевизор. В постели они лежали как статуи и касались друг друга лишь случайно, когда вытягивали ноги.
Финула сочла своим долгом сообщить Хоуп, с каким удоволь­ствием она предоставила ночлег «дорогому Мэтту» в ночь после ссоры.
– С артистическими натурами очень трудно жить, – сказала она, сгорая от желания побольше узнать о взаимоотношениях Пар­керов.
Хоуп ничего не оставалось, как согласиться с этим утвержде­нием.
«Мужчины умеют воевать, – с грустью поняла Хоуп в среду днем, чистя морковку к обеду. – Они терпеливее женщин».
Ей очень хотелось закончить битву, но впервые в жизни Хоуп сопротивлялась желанию броситься к мужу, попросить проще­ния и зажить по-прежнему. В конце концов, на этот раз был не прав именно он. Она просила прощения всю жизнь и наконец поняла, что это было ошибкой. Ее следовало исправить.
Но хотя во всем был виноват Мэтт, он держался так, словно за что-то злился на нее.
В четверг Хоуп молча проводила Мэтта в Центр творчества, а потом отвезла детей в «Ханнибанникинс». То, с какой радостью они бросились к Гизелле, свидетельствовало, что холодная война дала свои плоды. Впрочем, по-другому и не могло быть. Как бы она ни пыталась вести себя нормально в присутствии детей, в коттедже царила настоящая Сибирь. Этому следовало положить конец. «Сегодня же вечером!» – решила Хоуп. Просить проще­ния она не будет, но они поговорят откровенно и все уладят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154