Затем он прояснил этот момент, сказав что в прошлом он называл этот процесс «видение», и что он состоял из истинной тишины внутри, за которой следует внешнее удлинение чего-то внутри нас. Удлинение, которое встречается и сливается с другим телом или с чем угодно еще в поле нашего осознания.
В этом месте я захотел вернуться к своему блокноту, но он остановил меня и начал выделять из толпы, которая проходила мимо, отдельных людей.
Он указал десятки людей, составивших широкий диапазон типов среди мужчин, женщин и детей различного возраста. Дон Хуан сказал, что он выбирал лиц, чей слабый тональ может подойти к схеме категорий, и таким образом он познакомил меня с большим разнообразием индульгирования.
Я не запомнил всех людей, которых он указывал и обсуждал. Я пожаловался на то, что если бы я делал заметки, то смог бы по крайней мере набросать намеки к его схеме индульгирования. Однако, он не захотел ее повторить или может быть он тоже ее не помнил.
Он засмеялся и сказал, что не помнит ее, потому что в жизни мага за творчество отвечает нагваль. Он взглянул на небо и сказал, что уже становится поздно и что с этого момента мы изменим направление. Вместо слабых тоналей мы будем ожидать появление правильного тоналя. Он добавил, что только воин имеет правильный тональ, и что средний человек в лучшем случае может иметь хороший тональ.
После нескольких минут ожидания он хлопнул себя по ляжкам и усмехнулся.
— Посмотри, кто идет сейчас, — сказал он, указывая на улицу движением подбородка. — это как если б они следовали какой-нибудь очереди.
Я увидел трех индейцев, приближающихся к нам. На них были короткие коричневые шерстяные пончо,белые накидки с длинными рукавами, грязные изношенные сандалии и старые соломенные шляпы. Каждый из них нес узел, привязанный на спине.
Дон Хуан поднялся и пошел их приветствовать. Он заговорил с ними. Они, казалось, удивились и окружили его. Они улыбались ему. Очевидно, он им рассказывал что-то обо мне. Все трое повернулись и улыбнулись мне. Они были в трех-четырех метрах. Я слушал внимательно, но не мог разобрать, что они говорят.
Дон Хуан полез в карман и вручил им несколько ассигнаций. Они казались довольными. Ноги их нервно двигались. Мне они очень понравились. Они походили на детей. У всех у них были мелкие белые зубы и очень приятные мягкие черты лица. Один, по всему виду старший, имел усы. Его глаза были усталыми и очень добрыми. Он снял шляпу и подошел ближе к скамейке. Остальные последовали за ним. Все трое приветствовали меня хором. Мы пожали друг другу руки. Дон Хуан сказал мне, чтобы я дал им денег. Они поблагодарили меня и после вежливого молчания попрощались. Дон Хуан сел опять на скамейку, и мы смотрели, как они исчезли в толпе.
Я сказал дону Хуану, что по какой-то непонятной причине они мне очень понравились.
— Это не так уж странно, — сказал он. — ты, должно быть, почувствовал, что их тональ очень хороший. Это правильно, но не для нашего времени.
Ты, должно быть, почувствовал, что они похожи на детей. Они и есть дети. И это очень трудный момент. Я понимаю их лучше, чем ты, поэтому я смог почувствовать привкус печали. Индейцы, как собаки — у них ничего нет. Но это природа их судьбы и я не должен был чувствовать печали. Моя печаль, конечно, это мой собственный способ индульгировать.
— Откуда они, дон Хуан? — С гор. Они пришли сюда искать свое счастье. Они хотят стать торговцами. Они — братья. Я сказал им, что я тоже пришел с гор, и что я сам торговец. Я сказал им, что ты являешься моим партнером. Деньги, которые мы им дали, были амулетом. Воин должен давать подобные амулеты все время. Им без сомнения нужны деньги, но необходимость не должна быть существенным соображением в деле амулета. Смотреть следует на чувство. Лично я был тронут этими тремя.
Индейцы — это те, кто теряют в наше время. Их падение началось с испанцами, а теперь под владычеством их потомков, индейцы потеряли все. Не будет преувеличением сказать, что индейцы потеряли свой тональ.
— Это метафора, дон Хуан? — Нет, это факт. Тональ очень уязвим. Он не может выдержать плохого обращения. Белый человек с того дня, как он вступил на эту землю, систематически разрушал не только индейский тональ времен, но и личный тональ каждого индейца. Легко можно представить, что для бедного среднего индейца владычество белого человека было чистым адом. И однако же, ирония состоит в том, что для другого вида индейцев оно было чистым благом.
— О ком ты говоришь? Что это за вид индейцев? — Маги. Для магов оккупация была вызовом жизненного времени. Они были единственными, кто не был уничтожен ею, но адаптировался к ней и использовал ее к полной своей выгоде.
— Как это было возможно, дон Хуан? У меня было впечатление, что испанцы не оставили камня на камне.
— Скажем так, они перевернули все камни, которые находились в границах их собственного тоналя. В жизни индейца, однако, были вещи, являвшиеся невосприемлимыми для белого человека. Этих вещей он даже не заметил. Может быть это было чистой удачей магов, а может быть это их знание спасло их. После того, как тональ времени и личный тональ каждого индейца был уничтожен, маги обнаружили, что удерживаются за единственную вещь, которая осталась незавоеванной — нагваль. Другими словами, их тональ нашел убежище в их нагвале. Этого не могло бы произойти, если бы не мучительное положение побежденных людей. Люди знания сегодняшнего дня являются продуктами этих условий. И единственными знакомыми с нагвалем, потому что они остались там совершенно одни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101