Разумеется, родители уже стояли на перроне и выглядели, надо сказать, вполне прилично. Мама могла бы сойти за любую среднестатистическую ирландскую маму в возрасте: химическая завивка мелким бесом, нервная приветливая улыбка, на плечи накинута акриловая кофта.– Радость моя!Моника была готова расплакаться от гордости.– И ты тоже, – пробормотала Эшлин, чувствуя себя виноватой. – Привет, папа!– Здравствуй, здравствуй, добро пожаловать!Майку явно было неловко – не придется ли и ему демонстрировать родительские чувства прямо на перроне? По счастью, он сразу же занял себе руки сумками Эшлин.Путь домой, расспросы о том, что Эшлин ела в поезде, и жаркие споры, выпить ли ей чаю с сандвичем или просто чаю, заняли добрых сорок минут.– Чашки чаю вполне хватит.– А у меня есть шоколадное печенье, – соблазняла Моника. – И плюшки-бантики. Сама пекла.– Нет, я… ой…Упоминание о домашних плюшках Эшлин убило окончательно. Моника открыла жестяную коробку из-под печенья, достала маленькие бесформенные булочки со старательным кремовым бантиком наверху и протянула одну Эшлин. Эшлин приготовилась отразить атаку, но тут вмешался отец.– Мне надо в город, – сообщил Майк.– Я с тобой, – вскочила Эшлин.– Ну вот, вечно вы так, – разочарованно протянула Моника. – Ладно уж, только к обеду не опаздывайте.– Зачем нам в город? – спросила она отца, когда они вырулили на шоссе.– Покупать электроодеяло.– В июле?!– До зимы не так уж далеко.– Да уж, готовь шубу летом…Они улыбнулись друг другу, а потом Майк все испортил.– Эшлин, мы так редко тебя видим, – с трагическим видом сообщил он.О господи, не хватало еще!– Мама так тебе рада.Нужно было что-нибудь ответить.– Гм… как она сейчас?– Великолепно. Тебе бы почаще к нам приезжать… Теперь она опять стала такой, какую я когда-то брал замуж.Снова повисла пауза, и Эшлин вдруг услышала свой собственный голос:– Почему с нею происходили все эти ужасы? Никогда раньше она не решалась задать подобный вопрос.Майк на секунду оторвал взгляд от дороги и посмотрел на дочь.– Кто знает, – с наигранной бодростью ответил он. – Депрессия – это такая болезнь, ты же знаешь сама.– Да, но с чего бывает депрессия? – не отставала Эшлин, ища папиного сочувствия.– Иногда это начинается после какой-нибудь утраты или… травмы, – пробормотал он растерянно. – Говорят, эта штука может передаваться по наследству.Весело, ничего не скажешь… У Эшлин пропало всякое желание разговаривать, и она полезла в сумку за мобильным телефоном.– Кому звонишь?– Так, никому.Отец смотрел, как Эшлин нажимает кнопочки, и сердито бросил:– Я что, по-твоему, слепой?!– Никому я не звоню, я проверяю свой автоответчик. Маркус не объявлялся ни разу с тех пор, как ушел от нее в четверг вечером. За два месяца, что они встречались, у них вошло в привычку перезваниваться ежедневно. И теперь его молчание тревожило Эшлин. Волнуясь, она набирала снова и снова его номер – но нет, ничего, тишина. Эшлин, едва не плача, убрала трубку.В тот же вечер после длинного семейного обеда она решила позвонить Маркусу сама. Повод был: пожелать удачи на грядущем выступлении. Но на том конце провода в который раз включился автоответчик. Эшлин представилась ужасная картина: Маркус стоит посреди комнаты, слушает ее голос, а трубку не берет. Не в силах остановиться, она набрала номер мобильного: голосовая почта.– Меркурий сейчас на спаде, – напомнила себе Эшлин. И с неохотой признала: – Или мой парень просто меня бросил.Сначала Маркус обиделся на нее за то, что поехала к родителям, но вот насколько сильно обиделся? Мелькнула жуткая мысль, что все это уже непоправимо, и Эшлин стало по-настоящему страшно. Ведь Маркус ей нравится – очень, очень нравится. В кои-то веки нашелся человек, столь близкий к ее идеалу мужчины. Скорее бы воскресный вечер, тогда можно будет позвонить ему, потому что он сам просил… А что, как он опять не возьмет трубку?– По субботам мы обычно смотрим видео, – сообщила с гордостью мама.Вечер тянулся бесконечно, как жвачка. А Эшлин, холодея от дурных предчувствий, рвалась в Дублин, к своему другу.Родители изо всех сил старались ей угодить. Подсовывали купленный для нее пакет картошки фри с соусом карри, вкрадчиво предлагали «выпить что-нибудь», хотя сами пили чай, а когда она постыдно рано, в одиннадцатом часу, отправилась спать, мама спросила, не дать ли ей в постель грелку.– Июль на дворе, какая грелка?!– Да, но ночи-то холодные. И потом, через два дня уже август, значит, считай, уже осень.Боже мой, неужели?! В последний день августа должен выйти первый номер «Колин», а работы еще невпроворот – и по празднику в честь открытия, будь он проклят, и по самому журналу. Пока еще июль, можно успокаивать себя, что времени достаточно. А вот в августе уже не расслабишься…Утянув с полки растрепанную Агату Кристи, она минут пятнадцать почитала, выключила ночник с абажуром персикового цвета, закуталась в персиковое же одеяло… Спала крепко, насколько это вообще возможно в родительском доме, а утром первым долгом включила мобильный, отчаянно надеясь на весточку от Маркуса. От него ничего не было – и мир померк. Потянувшись за сигаретой, она опрокинула мисочку с сухими лепестками. Разумеется, тоже с запахом персика.Звонить еще раз было невозможно, Маркус подумает, что она дошла до ручки. Разумеется, она дошла до ручки, вся измучилась, но не хотела, чтобы он это понял, и потому вместо него позвонила Клоде.– Ты ходила на вечер к Маркусу? – спросила Эшлин, стараясь говорить спокойно.– Да…– С Тедом?– Ну да!Эшлин стало совсем тошно.– Мы классно провели время, – трещала подруга, – и Маркус был просто великолепен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139