Что-то она слишком часто обращалась ко мне по имени. И все пыталась просительно коснуться моей руки.— Ничего я не знаю, — твердо повторила я. О чем бы ни шла речь, согласия от меня она не дождется.А про себя в ужасе подумала: это что же творится: у других родители разводятся, но мои-то не могут разойтись, ведь они католики? Нерушимость домашнего очага была единственной причиной, по которой я так долго мирилась с католическим вероисповеданием моих родителей и всей связанной с этим чепухой. Мы как будто заключили молчаливую сделку, обязывавшую меня, среди прочего, каждое воскресенье ходить к мессе, не надевать на свидания лаковые туфли и каждую весну сорок дней воздерживаться от сладостей. Взамен мои родители должны были жить вместе, даже если ненавидят друг друга лютой ненавистью.— Бедная Люси, — вздохнула мама. — Ты никогда не умела переживать неприятности, так ведь? Вечно убегала или утыкалась носом в книжку, когда жизнь не радовала.— Да пошла ты, — разозлилась я. — Прекрати меня пилить, из нас двоих здесь ты виноватая.— Извини, — мягко сказала она. — Не стоило мне этого говорить.Чем потрясла меня еще больше. Это было почище новости о том, что она уходит от папы. Она не только не заорала на меня за мою грубость — она сама извинилась!Я смотрела на маму, и меня тошнило от страха. Как видно, дело было совсем плохо.— Люси, — еще мягче продолжала она, — мы с твоим отцом не любим друг друга уже много лет. Прости, если для тебя это так неожиданно.Я не могла говорить. На моих глазах рушился мой дом, и я вместе с ним. Мое самоощущение и без того непрочно; что, если я вообще растворюсь в воздухе, если исчезнет главная из моих определяющих черт?— Но почему теперь? — спросила я после того, как мы провели пару минут в напряженном молчании. — Если вы давно друг друга не любите, во что я все равно не верю, почему тебе именно теперь приспичило уходить?И вдруг до меня дошло, почему: прическа, макияж, новая одежда! Все ясно!— О господи, — выдохнула я. — Поверить не могу: ты что, еще кого-то встретила? Ты завела… приятеля?Она не смотрела мне в глаза, дрянь такая, и я поняла, что угадала.— Люси, — взмолилась она, — я была так одинока!— Одинока? — возмутилась я. — Как ты могла быть одинока, если у тебя есть папа?— Люси, пойми, пожалуйста, — вздохнула мама, — жить с твоим отцом все равно что жить с малым ребенком.— Не надо! — вскипела я. — Не пытайся убедить меня, что он сам во всем виноват. Ты это сделала, и виновата ты одна.Мама с несчастным видом уставилась на свои руки и не сказала ни слова себе в оправдание.— Так кто же он? — процедила я, морщась от привкуса желчи во рту. — Этот твой дружок?— Люси, прошу тебя, — пробормотала она. Ее мягкость сбивала меня с толку, мне было намного спокойнее, когда она язвила и издевалась.— Говори, — потребовала я.Она по-прежнему молча смотрела на меня полными слез глазами. Почему не хочет говорить?— Я его знаю, да? — встревожилась я.— Да, Люси. Прости меня, Люси, я вовсе не хотела, чтобы так вышло…— Скажи только, кто он, — приказала я, чувствуя, как трудно становится дышать.— Это… Он…— Да говори же! — закричала я.— Кен Кирнс, — скороговоркой выпалила она.— Кто? — не сразу поняла я. — Какой такой Кен Кирнс?— Ну как же, ты ведь знаешь. Мистер Кирнс из химчистки.— Ах, мистер Кирнс, — протянула я, смутно припоминая лысого старикашку в коричневой кофте, ботинках из кожзаменителя и с вставной челюстью, которая, казалось, жила своей собственной, отдельной от его беззубого рта жизнью.О, облегчение! Как это ни нелепо, я была парализована страхом, что ее приятелем окажется Дэниэл. Он ведь все темнил насчет своей загадочной новой пассии, и мама так откровенно кокетничала с ним в тот раз, когда мы вместе были у нее, и потом Дэниэл говорил, что моя мама симпатичная…Ладно, я очень рада, что это не Дэниэл, но мистер Кирнс из химчистки?! Неужели она не могла подцепить кого-нибудь получше? Второго такого урода днем с огнем не сыщешь!— Поправь меня, если я ошибаюсь, — заплетающимся языком сказала я. — Мистер Кирнс с вставными зубами, которые ему велики, — твой новый хахаль?— Он уже заказал себе другие, — жалобно возразила она.— Ты отвратительна, — тряхнула я головой. — Ты совершенно отвратительна.Она не заорала на меня, не заругалась, как поступала обычно, если я высказывалась без должного к ней уважения, но продолжала сидеть с прибитым, смиренным видом.— Люси, посмотри на меня, пожалуйста, — попросила она, и в уголках глаз у нее блеснули слезы. — С Кеном я чувствую себя как молодая, разве ты не понимаешь — я тоже женщина, и у меня есть потребности…— Слышать не хочу о твоих гнусных потребностях, — перебила ее я, гоня от себя чудовищную картину страстного слияния мамы с мистером Кирнсом среди вешалок и ворохов чужой одежды.И опять она даже не попыталась оправдаться, но я-то знала, с кем имею дело. Рано или поздно все это напускное смирение с нее слетит.— Люси, мне пятьдесят три года, и это, возможно, моя последняя надежда на счастье. Ты ведь поймешь меня?— Ты и твое счастье! А как же папа? Как насчет его счастья?— Я старалась сделать его счастливым, — с грустью сказала она. — Но ничего не выходит.— Чушь! — вознегодовала я. — Ты старалась только превратить его жизнь в ад! Почему ты, черт возьми, не ушла от него уже давно?— Но… — робко пискнула она.— И где ты намерена жить? — перебила я. Меня по-прежнему мутило.— С Кеном, — шепнула она.— Это где?— Красный домик напротив школы, — с плохо скрываемой гордостью ответила мама. Король химчистки Кен Кирнс явно успел скопить на безбедную старость.— А как же твой священный долг? — спросила я, зная, что бью ниже пояса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159