— Кстати, сегодня вечером «Человек-амфибия», приходи, если хочешь… Последний раз идет спектакль, снимают его с репертуара. Ворон танцует, и Лешка тоже, у меня сегодня выходной, но я могу тебя провести…
— Я не знаю еще, пойду или нет, — Женька пожала плечами. Конечно, пойдет! Почему бы и нет? Как бы себя не вел этот человек, она будет снова и снова замирать, когда он танцует на сцене, и пусть он даже не смотрит в ее сторону… ничего, она будет смотреть за двоих, и ничего он с этим поделать не сможет! Не в его это власти — заставить ее отказаться от этого удовольствия…
— Ну, как хочешь, конечно, — Ладка затушила сигарету и насмешливо взглянула на Женьку. — Но только Ворон опять за границу уезжает и ты больше никогда не увидишь ни его, ни «Человека-амфибию», а спектакль стоящий, поверь мне…
— Как это уезжает? — откуда у Ладки только берутся эти ужасные слова, которыми она умело, будто хлыстом, бьет ее все время? Специально она это делает, что ли?
— Ну, так и уезжает, его пригласили вести курс пластики, не знаю, то ли в Англии, то ли в Америке… Могу спросить, если тебе надо. Может, он и вернется назад, но я сомневаюсь. Скорей уж, освоится там и потом жену с детьми заберет к себе…
… Однажды в далеком детстве Женька поставила эксперимент. Взяла тарелку, установила ее на родительской тумбочке и медленно, миллиметр за миллиметром, начала подталкивать ее к краю, почему-то было очень важно узнать, упадет тарелка или нет. Женьке, наверное, тогда было не больше четырех лет, однако она до сих пор четко и во всех подробностях помнит, как медленно падала тарелка…
Сперва — на сотую долю секунды она зависла в воздухе и Женька успела подумать, что ничего не случится. Но потом тарелка вдруг набрала скорость и рванулась к полу, словно железка к магниту… Разумеется, родители отругали ее за кучу осколков на полу, но это все стерлось из памяти. А вот пауза перед падением и резкий рывок — после… все это впечаталось в ее сознание и до сих пор кажется загадкой.
В тот момент, когда Ладка сказала про отъезд Игоря Ворона, Женькина тарелка снова зависла над краем.
Когда она услышала про жену и детей, тарелка набрала скорость и изо всех сил ударилась об пол.
Улыбаясь и разглаживая на бедрах длинное платье, Ладка изящно прошла по осколкам, открыла дверь и на целую вечность вышла из Женькиной жизни.
Синие сумерки навалились на зрительный зал и затопили его, но вдруг в оркестровой яме протяжно вскрикнула труба, потом зазвучала скрипка, музыка, звеня и переливаясь, взлетела к потолку и мрачная синева мгновенно отступила. Занавес открылся, и перед Женькой возник город ее мечты — нереальный, прозрачно-сапфировый, населенный странными, но очень красивыми существами. Вот этот в полосатом костюме, вертящийся на сцене слева, — морской конек, не иначе, а вон та девушка в розовом, вжавшаяся в правую кулису, — наверное, медуза…
Женька сглотнула и попыталась дышать ровно и спокойно. Она будет смотреть на сцену не отрываясь, чтобы ее мозг перестал вновь и вновь пережевывать одно и то же и просто отключился… Ей ничего не надо, она ничего ни у кого не просит, так пусть же ей удастся просидеть весь спектакль в немом восторге, а когда все закончится, пусть ее руки так же беспечно хлопают, как сотни других рук в этом зале! А не судорожно сжимают подлокотники жесткого театрального кресла… Женька пришла полюбоваться Вороном, и какая ей разница, что он женат и у него есть дети, и что очень скоро он навсегда покинет город, в котором она, Женька, увидела его и… Что? Зажгла звезду над крышей своего домика, и вцепилась в нее взглядом, и приникла к ее мерцающему свету, а звезда взяла и закатилась за соседскую крышу… Недовольно нахмурившись, Женька разжала пальцы и свела ладони вместе. Хватит фантазировать, больше никогда ничего не будет, это последний спектакль!..
Тем временем Ихтиандр встретил Гуттиэре, и с каждым па его любовь к девушке росла, и даже в зале затихли все шепотки, никто не кашлял и не шаркал ногами, словно боясь спугнуть эту первую робкую любовь… Игорь Ворон, как всегда, великолепен, и эта его вытянутая рука — если бы он хоть раз позвал Женьку к себе… вот так, одним движением кисти, чуть склонив темную голову набок! Конечно, она бы пришла, и Гуттиэре идет, удивительным образом разворачивая в стороны маленькие ножки в белых пуантах. Он уедет — сперва один, потом позовет к себе жену, наверное, просто вот так же протянет руку — и жена не сможет не отозваться на этот зов.
И дети… у него есть дети! Для которых он не артист, не взволнованный Ихтиандр и не грозный Отелло, и даже не Бармалей, — для них он папа, к которому можно прижаться и попросить рассказать сказку. Или покатать на плечах — Женьку папа катал, она это хорошо помнит: взбрыкивая и фыркая по-лошадиному, притопывая ногами в войлочных тапочках… она хохотала и ойкала, а папа делал вид, будто вот-вот ее уронит. Но на самом деле он бы ни за что и никогда ее не уронил! И Ворон тоже… Он любит своих детей, и обязательно позовет жену к себе за границу, в новую жизнь.
Женька зябко повела плечами. Надо было одеться потеплее, почему-то в зале ужасно холодно… Спектакль скоро кончится, и она вслед за толпой выйдет из театра, медленно пойдет по Горького к Проспекту, а оттуда — или к матери, или к бабке, или еще куда-нибудь, какая разница? Субботний вечер, люди веселятся, предвкушая завтрашнее приятное утро, а у нее все дни сливаются в одно долгое безделье, которому ни конца, ни края нет! И этот давящий клубок мыслей, который ей придется распутывать, ниточку за ниточкой, потому что иначе она сойдет с ума от страха и тревоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77