Она потеряла поводья и чуть не свалилась с другой стороны лошади.
— Хорошо! — терпеливо похвалил ее он. — А теперь попробуйте еще разок.
К тому времени, когда она повторила эту операцию раз десять, она уже приземлялась точно там, где надо, автоматически просовывала ногу во второе стремя и без труда удерживала поводья в руках. Ура! Она может ездить верхом!
— Спасибо, — застенчиво сказала она, готовясь спешиться. — Оказывается, это не так уж и страшно.
— Оставайтесь в седле и ждите меня. Открыв рот, Лу увидела, что он прошел в соседний загон, перекинул поводья через голову своей нетерпеливой лошади, прядущей ушами, и с грациозной легкостью вскочил в седло. Его лошадь, шарахаясь и взбрыкивая, приблизилась к тому месту, где ждала Лу. Он наклонился и прикрепил белый плетеный повод сбоку к уздечке Джинго, а потом распустил его на большую длину, чтобы открыть ворота загона.
— А теперь, — сказал он, — мы перейдем к настоящей езде.
Лу похолодела от страха, несмотря на то, что солнце опалило жаром загон, где Джинго, до той поры стоявший в окаменелом трансе полного безразличия, начал направлять свою долговязую тушу вперед, к воротам, куда тянул его напрягшийся белый повод.
То, что случилось потом, было кошмаром, не больше не меньше. Несколько раз Лу уже готова была просить пощады, умолять Стивена, чтобы он остановился, отпустил ее — но она вспоминала его презрительную усмешку, и гордость брала верх. Она сжимала губы, упрямо стискивала зубы и подпрыгивала и тряслась в рыси, подскакивала и раскачивалась в легком галопе, отчаянно хватаясь за луку седла: ее онемевшие пальцы уже давно отпустили поводья. Снова и снова он останавливался, брал поводья и терпеливо сгибал ее пальцы вокруг них.
— Ну как? Все в порядке?
— Конечно!
Неужели этот хладнокровный, презрительный голос действительно принадлежал Луизе О'Доннел Стейси? Неужели она действительно это сказала? Видимо, да, ужаснувшись, поняла она, так как ее лошадь снова рванулась вперед, повинуясь этому повелительному поводу.
— Теперь мы опять пойдем на рыси. Не забывайте приподниматься в стременах, почувствуйте ритм лошади под собой.
— Не-сдам-ся, не-сдам-ся, — отчаянно бормотала она в такт тому, как с размаху шлепалась о седло. Ритм? Ох-х! Не-сдамся!
Солнце уже опускалось на западе во всем своем багряном великолепии, когда он сказал:
— Теперь мы шагом вернемся в загон. С Джинго достаточно. Вообще, пора дать коням немного охладиться, прежде чем поить, когда они такие взмыленные.
Не-сдам-ся, не-сдам-ся, нет, нет, нет! Они поехали шагом. В загоне он одним плавным движением соскользнул с седла, перекинул поводья через перекладину ограды и подошел к Лу. Методично он отстегнул повод, быстро и аккуратно смотал его и повесил на металлический крючок на своем седле. Потом снова вернулся к ней.
— А теперь слезайте, — скомандовал он. Лицо Лу осунулось и побледнело. Ее ладони покрылись волдырями, и бедра сильно болели в том месте, где их натерли прокладки седла. Она осторожно слезла с лошади и, когда ее ноги коснулись земли, ей показалось, что она распилена на части и лишилась тела, что она превратилась в пигмея ростом в метр, не более. Она покачнулась, и тут же две крепких руки обхватили ее и удержали в вертикальном положении. Секунду он прижимал ее лицо к своей пропитанной потом рубашке цвета хаки. Потом отвел пряди волос, прилипших к ее влажному лбу, и нежно приподнял ее за подбородок. Несколько мгновений Стив смотрел на нее сверху вниз. В этом взгляде читалась нежность и что-то еще, чему не так просто было найти название.
— Вы оказались на высоте, мисс Стейси, — сказал он мягко.
Дорога до дома показалась ей страшно длинной. Колени ее подгибались, и шаги ее были неровными и забавно мелкими. И пришлось сделать очень много этих шагов, чтобы преодолеть расстояние от загонов до задней двери дома. Когда Лу вошла в кухню, Марни закручивала край пирога покрытыми мукой пальцами. Она взглянула в их сторону, и лицо ее смягчилось при виде запачканных грязью зеленых брюк, смятой рубашки, мокрого лба и дрожащих губ.
— Иди и полежи в хорошей горячей ванне, — ласково посоветовала она. — Усталость как рукой снимет. Первый раз всегда самый тяжелый. По крайней мере так было со мной. — Марни улыбнулась, вспоминая что-то, и, вырезав из теста листочек, ловко прикрепила его к пирогу сверху. — Помню, когда ветер принес этот злосчастный листок бумаги и лошадь встала на дыбы… — но Лу ушла, не дослушав, чем дело кончилось.
За чаем в тот вечер все тактично избегали разговора о верховой езде. Лу искоса поглядела на своего мучителя, когда он вошел и уселся за стол. Она уловила запах лосьона после бритья и табака подле себя и позавидовала небрежной ловкости и непринужденной грации его движений. Она-то была почти уверена, что окружающим слышно, как скрипят ее суставы, когда она осторожно садилась на свое место и сморщилась, осторожно расслабляясь на кожаном сиденье.
И только когда все они сидели в темноте на веранде, эта тема наконец возникла, и, конечно же, разговор завели именно Бант и Энди.
— Ты сегодня что-то очень тихая, Лу, — как бы невзначай упрекнул ее Энди.
— Ты хорошо прокатилась?
— Ах, да. Как прошел урок? — В голосе Банта слышались озорные нотки. — Сегодня вечером Джинго был какой-то слишком замученный, по-моему. И я заметил, что из зеленой банки в ванной исчезла почти вся мазь от ушибов.
Им коротко ответил Стивен Брайент:
— Заткнитесь, вы двое!
А Лу неожиданно заулыбалась, так что показались симпатичные ямочки на ее щеках:
— Это, наверное, Энди всю ее истратил на свой старый вывих, полученный на футболе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54