но ведь ваша мораль как будто учит «подставлять другую щеку»?
— Леди Уайнхем, наш великий учитель Лессиус сказал: «Отступления допустимы, когда имеются для этого серьезные причины».
— Кто же мой соотечественник, которого Ручини предполагает наказывать за преступление?
— Его имя не играет роли, леди Уайнхем! Могу сообщить вам лишь, что он существует и что правосудие свершится.
Леди Диана поднялась.
— И вы вырабатываете детали этого правосудия в этом странном доме?
— Этого требует тайна наших собраний. В 1537 году на месте этого самого дома Лойола и его сообщники назначали свидания для выработки статута будущего общества. Пригласив вас сюда, я нарушил наше постановление; если вам угодно, Ручини может не знать этого. Но я считал своим долгом предупредить вас вовремя, чтобы вы могли подумать, прежде чем продолжать флирт с моим другом. Если вы настаиваете на этом, я заявляю вам вполне серьезно, что вы ставите перед Ручини трагическую задачу и подвергаете себя большому риску. Я действовал, как приказывал мне мой долг. Это все, что я имею право сказать!
— Я не отрицаю ваших добрых намерений, отец, но заявляю вам не менее серьезно, что я ничего не изменю в своих планах. Любовь сильнее разума, а опасность еще никогда не заставляла ее отступать.
— Это большое несчастье, сударыня!
— Еще один вопрос… Вы говорите, что я ставлю перед Ручини трагическую задачу; вы, конечно, говорите о красивой брюнетке, живущей в квартире графа Ручини на улице Святых Апостолов, которая провожала его на вокзал при его отъезде в Милан и которая присутствовала в прошлый раз на вашем тайном собрании в этой самой комнате?
Монах изумленно посмотрел на леди Диану.
— Я вижу, вы довольно хорошо осведомлены.
— Вы знаете, на какую женщину я намекаю?
— Да.
— Следовательно, если я не откажусь от своих намерений, я рискую навлечь на себя месть его любовницы?
Отец де Сала с высокомерным удивлением посмотрел на прекрасную посетительницу и проговорил, отчеканивая слова:
— Вы ошибаетесь, леди Уайнхем! Дама, о которой вы говорите, не любовница, а сестра графа Ручини.
Сидя в глубине моторной лодки на подушках из желтой кожи, леди Диана не могла забыть образ иезуита-монаха с пронзительными черными глазами. Так, вероятно, еретик никогда не забывал жестокого лица палача, пытавшего его на суде инквизиции.
Она ясно видела, как он широкими шагами меряет мрачную комнату; вот он, неподвижный и хмурый, остановился между распятием и старыми занавесами. Какая странная личность, и какой несовременной она кажется в этом обществе, где царят всех нивелирующая одежда, банальные желания и эгоистические аппетиты! И в то время, как лодка плыла мимо темных домов, леди Диана беспрестанно думала о вмешательстве де Сала. Не было ли все это деликатным способом, придуманным Ручини, чтобы избавиться от нее? Она не хотела этому верить и решила, что иезуит действовал по собственной инициативе. Но зачем? Что побуждало его — беспристрастное желание или отвращение к женщине? И почему этот священник поддерживал Ручини в его преступлении, сильно походившем на месть, если все слышанное ею от монаха было правдой? Кого хотел наказать Ручини и каким образом? К сожалению, все эти задачи были неразрешимы вследствие упорной скрытности отца де Сала.
Особенно занимала леди Диану англофобия Ручини. В разговоре с ней он не проявлял своего отношения к британской нации, но слова иезуита подтвердили предположения Краузе. По-видимому, Ручини питал к англичанам упорную и тайную ненависть, руководившую его действиями в течение нескольких лет. Но странно — это только увеличивало его обаяние в глазах леди Дианы. Однажды в Лондоне она сказала, смеясь, принцу Селиману: «От любви до ненависти — один шаг».
И действительно, для такой женщины, как она, неприязнь Ручини к англичанам была лишним козырем для победы над ним. Ее совершенно не задевало желание Ручини отомстить одному из ее соотечественников, но оскорбляло то, что он не считал ее достойной доверия, и что он мог думать, что она упрекнет его за удовлетворение справедливого чувства мести.
«Беатриче» вошла в Большой канал и прошла мимо моста Брагора. Налево между таможней, сверкавшей бенгальскими огнями, и островом Сан-Джорджио, окруженным огненными кольцами, лился с Джудекки свет фонарей и лампочек на флотилию скопившихся лодок.
Леди Диана вспомнила свою последнюю ночную прогулку с Ручини по молчаливой и пустынной лагуне. Где она увидит его снова? И удобно ли ей теперь вмешиваться в жизнь патриция после ее разговора с монахом? Ручини начал было флирт с ней, но, может быть, он и не собирался продолжать его? И тогда? В первый раз в жизни она окажется брошенной и униженной человеком, которому готова была отдать всю силу своей страсти. Глухая тоска сжимала сердце, и раздражавшая ее неуверенность заставляла тускнеть праздник, придавая мрачные краски настоящему и обволакивая серым покровом безвыходности будущее.
У нее вдруг созрело решение не появляться больше во дворце. Она предоставит своим гостям думать все, что годно, и уедет первым утренним поездом. Верона… Падуя… Озера… Все равно, что. Лишь бы не Венеция, лишь бы не Реццонико! Она оставит Джимми с его коктейлями и постарается найти покой голове и мир сердцу в тишине временного уединения. Во всяком случае, она попытается…
Леди Диана поспешно вошла в палаццо, жужжащий, как потревоженный улей, вошла в коридор, сообщавшийся с будуаром. Вдруг раздались поспешные шаги, и появилась сильно взволнованная Эмма.
— Миледи, он здесь… Леди Диана сделала слабый жест:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53