Черт возьми, эта женщина сводит его с ума, хотя вовсе не пытается заманить в свои сети, просто распаковывает коробки. И улыбается ему через плечо. На свет была извлечена белая скатерть с вышитым на ней гербом д'Эссиньи.
— Впечатляет, а? Должно быть, там полно таких вещей. Интересно, какой это век?
— Вот уж не знаю. Только и не вздумай ворочать коробки. Они очень тяжелые. Надорвешься.
— Сказал бы ты это моему братцу, тот бы расхохотался. В детстве мы с ним часто дрались.
— И все же думаю, что ты не таскала его на себе, так что, пожалуй, пусть кто-то другой делает тяжелую работу. А то еще спину повредишь.
Другой, но не он. И вообще, если в доме будут еще люди, ему легче будет не думать о ней.
Беатрис меж тем с восторгом вытаскивала вещи из второй коробки и рассматривала их.
— Гийом, это ты в детстве? — спросила она, протягивая ему фотографию. — С твоей мамой?
Карточка слегка выцвела, но он с первого взгляда понял, что женщина на ней не его мать. Все семейные фотографии были призваны документировать историю рода д'Эссиньи, а потому улыбки на них не допускались. Они с Бланш ненавидели так сниматься. И оба очень страдали из-за маниакальной страсти матери сохранять статус их семьи: им запрещали то, что позволяли нормальным детям.
— Нет, не мама. Няня.
— Должно быть, вы были очень близки. Она так хорошо улыбается… Как ее звали?
— Не помню. — И Гийом потянулся за другой коробкой.
Внезапно наступила тишина.
— Ты… ты не помнишь имя няни?
Ему вовсе не хотелось говорить об этом.
— У меня их было много. Кажется, эту звали Женевьева. Но я не вполне уверен.
— А почему? Ты был трудным ребенком?
— Порой.
Но дело было не в нем. Отцу прислуга надоедала необычайно быстро, быстрее его только похоть охватывала. Но этого Гийом не собирался обсуждать. Еще в детстве он понял, что привязываться к людям бесполезно, поскольку расставание неизбежно. Именно поэтому он не помнил имен женщин, возившихся с ним. Но Беатрис ждала ответа. Гийом напрягся и вспомнил, — Она любила загадывать загадки. Заразительно смеялась, а еще таскала для меня печенье с кухни.
— Ты ей нравился, — облегченно вздохнула Беатрис, словно простое воспоминание прояснило многое. — Ужасно, если ребенка доверяют женщине, имя которой он даже не запоминает и которая ни разу не сделала ничего, чтобы ее помнили. Вряд ли такая няня стоит доброго слова.
— А ты как поступаешь со своими учениками? Делаешь что-то, чтобы тебя запомнили?
— По крайней мере, пытаюсь. Впрочем, это не очень трудно. Дети на редкость замечательные существа! Они непосредственны и готовы верить в то, во что взрослые давно разучились. Мне очень нравится преподавать.
— Но это большая ответственность. Дети вообще большая ответственность.
Беатрис уселась на пол и искоса посмотрела на него.
— В общем да. Но ты, похоже, мне лекцию читаешь. Это тебе няня объяснила?
— Нет, собственные наблюдения.
— У тебя, — она нахмурилась, — было не очень… простое детство, да?
Гийом с удивлением воззрился на собеседницу. Она же сама рассказывала, что выросла в большой семье, где не хватало денег.
И к тому же возится с детьми, несмотря на то что это непросто. А вчера на аукционе вышла на сцену и улыбалась всем собравшимся, не зная, что ее ожидает. Немногие решились бы на такое и вряд ли выглядели бы более естественно.
— Детство не бывает совсем уж безоблачным, — покачал головой Гийом. — Но я родился в богатой семье, и деньги давали преимущества, недоступные другим ребятам моего возраста. Должно быть, именно поэтому мне прощались вещи, которые не прощались другим. Верно, мои родители были не самые сердечные люди на свете, но я рос не одиноким. У меня ведь была Бланш. Нет, на детство мне грех жаловаться, так что я отнюдь не «бедный маленький богатый мальчик».
— Ну-ну, и какие это вещи тебе прощались? Ты был злым подростком?
— Забудем об этом, Беатрис. — Гийом снял еще одну коробку. — Я не намерен раскрывать секреты моих юных лет учительнице, которая немедленно проанализирует их и сделает неутешительные выводы. Скажем так, у меня имелись деньги и достаточно широкие возможности, так что жизнь моя была довольно насыщенной.
Беатрис оторвалась от работы, поднялась на ноги и отряхнула руки.
— Женщины, значит.
— Я этого не говорил.
— Зачем говорить, когда все и так понятно. Просто посмотри на себя!
— Зачем? Я смотрю на тебя, — возразил Гийом. — Наверняка в твоей жизни были и другие увлечения помимо Пьера Памье, разве нет?
Беатрис уперла руки в бока и внимательно посмотрела на Гийома. Конечно же в ее жизни были мужчин. Те, которых влекло ее тело и манера общаться. Или те, которым нравилась идея немного развлечься с «этой непредсказуемой Ривьер».
— Естественно. Но, как я уже неоднократно говорила, мне не нужны короткие романы. Меня устроил бы только человек, желающий создать семью, хороший отец для моих детей, надежный и спокойный.
— Но некогда романтика была тебе не чужда. Ты же была без ума от Пьера, — поддразнил Гийом, носовым платком стирая пятнышко грязи с ее щеки.
Жар его пальцев легко прошел сквозь тонкую ткань. Беатрис закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание.
— Браку по расчету не хватает тепла. Я знаю, сам вырос в такой семье. А большая часть женщин хотят рано или поздно выйти замуж. И почти все говорили мне, что их избранник должен быть окружен особым ореолом. Ты об этом не задумывалась?
— Трепещущее сердце и неровное дыхание? — Надо заметить, что Беатрис описывала собственные ощущения в данный момент. — Кому это нужно?
С этими словами она потянулась к следующей коробке. Поддаваться чувствам было никак нельзя, недолго так и голове закружиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40