городах Шондакор, Тхогара,
Авзакия, Исседон, Паллиана, Тхроана и - совершив круг по морю - снова в
Шамбале. Хотя они и были чрезвычайно сильны, очень скоро беспрестанная
работа изнурила их до предела. Казалось, их ноющие мускулы больше не
способны действовать. Но неутомимый барабан и свистящий бич продолжали
подгонять их.
Один раз в день матросы зачерпывали бадьями холодную солоноватую воду
и окатывали ею измученных рабов. Один раз в день, когда солнце стояло в
зените, рабы получали чашу с рисом и ковш с водой. Ночью они спали на тех
же скамьях, где работали днем. Отупляющая монотонность тяжелой, нудной
работы подтачивала волю и лишала мыслей, превращая гребцов в бездушных
животных.
Это могло сломить кого угодно - только не юного киммерийца. Конан не
склонялся под непосильной ношей судьбы, как апатичные мерувийцы.
Непрерывная работа на веслах, жестокое обращение, унизительная грязь
рабской ямы вместо того, чтобы ослабить его волю, служили пищей для его
внутреннего огня.
Когда корабль вернулся в Шамбалу и бросил якорь в просторной гавани,
Конан достиг пределов своего терпения. Было темно и тихо; новая луна -
тонкий серебряный полумесяц - висела низко на западе, освещая все слабым
призрачным светом. Скоро она должна была зайти. Такую ночь народы Запада
называли ночью плутовской луны, потому что из-за слабого освещения она
весьма подходила для разбойников с большой дороги, воров и убийц.
Склонившись на весла, Конан и Джума притворялись спящими, а на самом деле
обсуждали план побега с рабами-мерувийцами.
На галере ноги рабов не были закованы. Но на руках у каждого были
наручники, соединенные цепью, и эта цепь была пропущена через железное
кольцо, которое свободно скользило по веслу. Однако его скольжение
ограничивалось лопастью весла с одной стороны и полосой свинца,
оковывающей весло, с противоположной стороны. Эта полоса, прочно
прикрепленная к веслу железным шипом, служила противовесом лопасти весла.
Конан сотни раз проверял прочность цепи, наручников и кольца, однако они
не поддавались даже его чудовищной силе, закаленной семью днями работы на
веслах. Но все равно он грозным шепотом уговаривал товарищей-рабов
устроить бунт.
- Если нам удастся стащить Гортангпо к нам вниз, - говорил он, - мы
разорвем его на части зубами и ногтями. А у него при себе ключи от наших
оков. Пока мы будем освобождаться от наручников, матросы перебьют
некоторую часть рабов, но как только мы будем свободны, нас будет пятеро
или шестеро на одного...
- Не говори об этом! - прошипел ближайший мерувиец. - Не смей об этом
даже думать!
- Ты не хочешь освободиться? - изумленно спросил Конан.
- Нет! От одних только разговоров о таком насилии мои кости
превращаются в воду.
- И мои, - сказал другой. - Наши тяготы и страдания предписаны нам
богами как наказание за дурные поступки в предыдущей жизни. Противиться им
не только бесполезно, но очень грешно. Прошу тебя, варвар, прекратить
ужасные речи и смиренно принять свою судьбу.
Такое поведение было противно самому существу Конана. Джума тоже не
был человеком, готовым безропотно склониться под ударами рока. Но
мерувийцы отказывались их слушать. Даже Ташуданг, обычно болтливый и
дружелюбный в отличие от других мерувийцев, умолял Конана не делать
ничего, что разъярит надсмотрщика Гортангпо или навлечет на них еще худшую
божественную кару, чем то наказание, которому боги их уже подвергли.
Разговоры Конана были прерваны свистом бича. Разбуженный голосами
Гортангпо прокрался по сходням в темноте. Из нескольких подслушанных слов
он заключил, что готовится восстание. Его бич взвился в воздух и опустился
на плечи Конана.
Терпение Конана лопнуло. Стремительным движением он вскочил на ноги,
схватил свободный конец бича и вырвал его из рук Гортангпо. Надсмотрщик
закричал, призывая матросов.
У Конана по-прежнему не было способа снять железное кольцо с весла.
Отчаяние вдохновило его. Конструкция весла ограничивала вертикальное
движение его верхнего конца до высоты меньше пяти футов над палубой, на
которой стоял Конан. Он поднял верхний конец весла так высоко, как было
можно, взобрался на скамейку, согнулся и подставил плечи под весло. Затем
чудовищным толчком мощных длинных ног он выпрямился. Весло сломалось в
уключине с громким треском. Конан быстро снял кольцо с поломанного весла.
Теперь у него было подходящее оружие: палица девяти футов в длиной с
десятифунтовой свинцовой оковкой на конце.
Страшный удар кулака Конана пришелся по голове выпучившего глаза
надсмотрщика. Череп треснул, как дыня, забрызгав скамьи мозгами и кровью.
Конан выпрыгнул на шканцы, чтобы встретить атаку матросов. Внизу тощие
коричневокожие мерувийцы скорчились на скамьях, шепча молитвы своим
дьяволам-богам. Только Джума последовал примеру Конана - сломал свое весло
в уключине и освободил кольцо.
Матросы тоже были мерувийцами - слабыми, ленивыми фаталистами. Им
никогда не приходилось противостоять восставшим рабам; они не
представляли, что такое вообще может случиться. Меньше всего они ожидали
оказаться лицом к лицу с крепким юным гигантом, вооруженным девятифутовой
палицей. Тем не менее они приближались довольно храбро, хотя ширина
шканцев позволяла им атаковать Конана только по двое.
Конан двинулся вперед, размахивая палицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12