Я вдруг вспомнил Чарли: на короткое время наркотики обостряют либидо, но потом их действие притупляется. Нужны уже более сильные раздражители. Наркоман не замечает этого, пока не обнаруживает, что секс стал для него бледным и анемичным.
Минут через десять Мишель вернулась. Она была в халате, а волосы – закутаны в полотенце. По лицу, поблескивая на свету, сползала капелька воды. Сев на кровати, она поджала под себя ноги и, приоткрыв сумочку, достала пилочку.
– Мы с тобой оба – жулики, Руди, – кинула она, ловко орудуя пилочкой. – Нет-нет. Ты меня не понял! Мы хоть и мошенничаем, но делаем это интеллигентно: не оставляем жертву голой и босой.
– Кого это я, прости, обжулил? Династическую семейку? Тебя? Пачелли?
Она обезоруживающе улыбнулась и вернула пилочку в несессер:
– Ты не должен обижаться. Я ведь не сказала «ты», я сказала «мы»… Разве ты не жулишь со Временем, дорогуша?
Я скривился:
– Француз Шампольон в девятнадцатом веке разгадал египетские иероглифы, а больше чем через полтора века ты пытаешься понять клинопись моей души.
Она довольно хмыкнула:
– Неуклюже, но впечатляет.
Пилочка в ее руках мелькала, как бабочка. Ноздри плотоядно вздрагивали. Ей было хорошо.
– Софи повезло, – оглядев ее с голых лодыжек до полотенца на голове, сказал я. – У нее опытная учительница.
– Не язви, Руди. Я и вправду учу Софи блефовать. Иначе она всегда была бы в проигрыше. Ведь вчерашние короли давно уже стали рядовыми гражданами, а сокровищ у них осталось не так уж много. Посмотри, сколько принцев и принцесс женятся на простых смертных…
Она положила назад пилочку и вытащила из сумки пачку сигарет. Достав одну и чуть помяв ее трепетными пальцами, она щелкнула зажигалкой:
– Хочешь?
Я бросил взгляд на пачку. Она покачала головой:
– Не беспокойся. Это не травка…
Внезапно она снова раздвинула ноги и, приоткрыв полы халата, оседлала меня. Но теперь я держал ее крепко и действовал сам. Пару раз вздрогнув и тихо взвизгивая, она вдруг заметила, что на меня накатывает волна оргазма. Тогда, резко оттолкнувшись, она отскочила в сторону. Корчась от судорог, я видел, как она за мной наблюдает широко расширившимися глазами.
– Сучка! – глухо выдавил я. – Пошла вон!
– Руди, – вздрогнула она, – прости, у меня не было таблеток. Не успела купить. Больше этого не будет…
Я кипел от бешенства.
Весь день потом я делал вид, что ничего особенного ночью не произошло. Мишель с радостью мне подыгрывала. А вечером, увидев дверь в комнату Софи приоткрытой, я зашел туда без стука.
– У этих таблеток – превосходное качество, – услышал я голос Мишель.
– Можно не сомневаться, – громко произнес я.
Мне показалось, что сидевшая на стуле Софи съежилась.
– Как вы вошли? – ошарашенно спросила моя внучатая племянница.
– Если не ждут гостей, то закрывают двери, – сказал я, стараясь подчеркнуть беззаботность тона.
Из туалета вышла Мишель. На ней был халат, а на голову намотано полотенце. Смерив меня взглядом, она прошла к зеркалу.
– Между прочим, в приличном обществе, перед тем как войти, принято стучать, – голос у Мишель был ровный и спокойный.
– Я бы на вашем месте покраснел, – зло отрезал я.
– Хотите присоединиться? – как ни в чем не бывало спросила она. – Так и быть: мы – добрые. Поделимся…
– Вы – настоящий друг, милочка..
– Конечно! А вы сомневались?.. Кстати, с тех пор как я вас увидела, вы помолодели еще лет на пять…
Она сняла с головы полотенце и швырнула его на подоконник. Лицо Софи сковало от внутреннего напряжения.
– Не удивляйтесь, племянница, – хмыкнул я. – Ваша подруга принадлежит к избранному дамскому обществу. Для таких, как она, сказать гадость – все равно, что глотнуть пару таблеток.
В руке Мишель появилась расческа. Чуть наклонившись, она стала расчесывать волосы, глядясь при этом в зеркало.
– Тоже мне – дистиллят добродетелей. Духовный оборванец!..
– Даже у духовных оборванцев есть свои принципы, – рассмеялся я.
Я смотрел на загнанное выражение на лице Софи и чувствовал прилив острой к ней жалости. Всю свою недолгую жизнь она прожила в выдуманном, калечащем своей пустотой и изолированностью мире. В тесной золотой клетке, откуда нет выхода. Не знала сверстников в детстве. А став взрослой, была лишена возможности общаться с теми, кто был ей интересен.
Какое будущее ей предназначено? Вечное одиночество во имя давно изживших себя династических интересов? А чем это отличается от участи собаки-медалистки, которой, в отличие от дворовой шавки, полагается случка с премированным псом? О господи!
В общем, все было ясно, как в заключении психолога: когда человек лишен чего-то полнокровного, настоящего, он хватается за любые суррогаты. Не мог я оставить ее в этот момент одну. По глазам было видно, как муторно у нее на душе.
– Мы – в казино. Надеюсь, вы с нами? – не спросила, а как бы приказала Мишель.
И я кивнул…
Через час мы снова были там. И, как и в прошлый раз, тот же дородный европеец в золотых очках провел нас к игорному столу. Что было потом, я не помню.
Очнулся я от тупой, но тяжелой головной боли.
– Сэр, – услышал я его голос с немецким акцентом, – прежде чем продолжить игру, вам придется расплатиться за свой долг.
– Какой долг? – ошалело мотнул я гудящей головой.
– Восемьдесят пять тысяч триста семнадцать долларов…
Неподалеку застыли двое горилл. На их откормленных азиатских физиономиях застыло выражение скуки и ожидания. Я заметил, как один из них сжимает и разжимает в руке теннисный мячик.
Единственно, что мне удалось вспомнить: мы с Софи взяли у девицы в мини-юбке по бокалу желтоватого коктейля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92