Лежавшая на ее коленях кошка открыла глаза и жалобно мяукнула. – Тихо, тихо, моя милая, – успокоила ее старушка.
– Видимо, то, что сестра дряхлела у нее на глазах, сильно повлияло на Лили, – задумчиво сказала Стефани.
– Разумеется, – старушка сочувственно качала головой. – И за этой трагедией последовала еще большая!
– Вы имеете в виду крушение поезда?
– Это случилось к северу отсюда, на изгибе Дуная. – Мадам, кивнув, поцокала языком. – Это доказывает, что не следует недооценивать цыганское проклятие.
– Что? – Стефани вперилась в свою собеседницу. – Разве на семье Билфелдов лежало проклятие?
– Кто знает? Но незадолго до смерти Лизелотт Лили водила ее к цыганке, про которую говорили, что она лечит руками. Ну вы понимаете, это было уже после того, как от Лизелотт отказались все врачи. Они попросили меня пойти вместе с ними, и я согласилась. Луизетт оставалась дома. Она всегда была немного суеверна и боялась цыганок. Кроме того, Луизетт была не из тех, кто любит заглядывать в будущее. Еще немного вина?
– Нет, спасибо, у меня еще есть.
– Вам когда-нибудь предсказывали будущее?
– Я как-то собиралась сходить к гадалке, да так и не пошла.
Мадам прищурилась. Этот прищур напоминал пауков, сцепившихся лапами.
– Может быть, правильно сделали. Избыток знаний может оказаться опасным, впрочем, как и их недостаток. Так вот, об этой цыганке-целительнице. Это была румынская цыганка, все настоящие цыгане – румыны. Очень милая женщина, красивая. Я сразу поняла, что она провидит будущее. «Ты останешься вдвоем с той, которой здесь нет», – сказала она Лили. Она именно так и сказала: «Ты останешься вдвоем…» А потом она обратилась к Лизелотт: «Я не могу тебя вылечить, и никто другой не сможет этого сделать. Но не расстраивайся, дитя мое. Скоро твои страдания кончатся. Ты уйдешь в другой мир, где все прекрасны». – Глаза мадам Балац мрачно блестели. – И она оказалась права, не так ли?
Стефани моргнула.
– Железнодорожная катастрофа! – прошипела мадам. – Разве вы не понимаете? Это произошло на следующей же неделе!
– Ах, да… конечно. Я понимаю. – Стефани охватило непонятное беспокойство. Все эти разговоры о вампирах, героморфах, предсказаниях и проклятиях вдруг перестали быть забавными. Волшебный вид Дуная, удлинившиеся вечерние тени и то обстоятельство, что она находилась в Восточной Европе, в этом краю мифов и легенд… Как будто она увязла в каком-то сне, который уже не волновал ее, а она все никак не могла проснуться.
– А теперь самое удивительное. Вы знаете, кто больше всех привлек внимание цыганки?
– Кто же? – Стефани решила, что было бы невежливо не спросить.
– Вовсе не бедняжка Лизелотт, ради которой мы, собственно, и пришли к цыганке. Нет. Именно Лили притягивала ее внимание. Я помню ее слова, обращенные к Лили: «Я знаю, что ты ищешь вечной жизни». Вы представляете? Она ведь до этого Лили и в глаза не видела! И никого из нас. Это было так страшно. Я хотела убежать, но осталась помимо своей воли, была словно приворожена к месту. А потом я услышала, как она сказала Лили: «Тайна, к которой ты стремишься, существует. И если кому-либо суждено ее найти, то это будешь ты. И тогда долгие годы ты будешь цвести красотой вечной молодости. Но будь осторожна, дитя мое! Будь осторожна! Всему живому суждено обрести вечный покой!» Какие загадочные слова! Я долго не понимала, что они означают. Но много лет спустя я поняла. Видите ли, мои собственные глаза не могли меня обмануть.
– Простите меня, пожалуйста, – перебила ее Стефани, – я немного запуталась.
– Я объясню.
На соседний балкон, громко чирикая, сел воробей.
Аида открыла сонные желтые глаза, но с поистине королевским достоинством продолжала лежать на коленях своей хозяйки.
– О! Вы только послушайте! – Старушка склонила голову набок, прислушиваясь. – Какое чудесное пение! Как радостно это – чувствовать жизнь!
– Да, очень красиво.
– Эта птичка напомнила мне, что мы с Лили занимались у одного и того же педагога, хотя уроки проходили раздельно. Вы знаете об этом?
– Вы говорите о мадам Зекели?
– Правильно. Кроме того, мы вместе учились в Академии Листа. Мне особенно запомнился один день. Мадам Зекели сделала так, что мы с Лили должны были петь вместе. Вы знаете «Россиньоль»? «Соловей» Делиба?
Стефани утвердительно кивнула.
– Жаль, что его сейчас так редко исполняют. Он очень красив, до боли, его почти невозможно петь. Видите ли, там всего три исполнителя: флейта, фортепиано и меццо-сопрано. Все три партии требуют виртуозного мастерства: такова партитура. У нас было только фортепиано: так решила мадам Зекели. Я исполняла вокальную партию, а Лили – партию флейты – без слов, разумеется. Это было потрясающе! Потрясающе!
Мадам пропела несколько тактов. Ее голос был на удивление сильным. Он взлетал, и дрожал, и трепетал. И Стефани вдруг осознала, что голос – это тоже музыкальный инструмент. Мадам Балац замолчала, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям.
– Вы собирались рассказать, что имела в виду цыганка, когда она произнесла эту загадочную фразу, – напомнила Стефани.
– Да, хорошо, – вздохнула мадам Балац, явно недовольная тем, что ее так бесцеремонно вернули в настоящее. – Лили уехала из Будапешта, и мы встретились с ней только через несколько лет. Я тогда имела контракт в опере Будапешта, а у нее уже была мировая слава. Я помню ее возвращение – Будапешт был последним пунктом ее мирового турне. Она должна была петь в «Тоске», «Мадам Баттерфляй», «Кавалере роз»… Кроме того, ожидалось несколько ее сольных выступлений. Поскольку мы с нею были – ну если не старыми друзьями, то уж во всяком случае добрыми знакомыми, она настояла на том, чтобы в каждой опере я исполняла вторую партию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164