Вообще-то, качество записи ужасное. – Он улыбнулся. – Но мне надо было ее заиметь в коллекции. Надо! – Он сжал кулак. – Отстегнул за нее десять штук.
Стефани была поражена.
– Десять тысяч? Вы имеете в виду долларов ?
Он махнул рукой.
– Да это пустяки. За эту жемчужину в моей коллекции! За нее и сто тысяч не жалко отдать. Вы представляете, насколько редки подобные записи?
– Ну, уж во всяком случае, одно ясно, – сухо заметила Стефани. – Вы не принадлежите к категории голодающих служителей искусства.
– Н-нет… – Было заметно, что ему неловко. – Мой…э…дед. Видите ли, он оставил мне небольшой трастовый фонд.
Внезапно у Стефани в памяти вспыхнула лампочка.
– «Пепперберг гаранти траст Пеппербергс»! – воскликнула она. – Так вы из тех Пеппербергов?
Алан поморщился.
– Виноват. – На лице появилась извиняющаяся улыбка. – Я белая ворона в своей семье. Не пошел в банковское дело.
Неудивительно, что он с легкостью мог отстегнуть десять тысяч за какую-то некачественную запись! Имя Пеппербергов стояло в ряду таких имен, как Анненберги, Рокфеллеры, Меллоны.
– Скажите мне вот что, Стефани, – попросил он, резко меняя тему разговора. – Вы слышали о Борисе Губерове?
– Конечно! – Стефани засмеялась. – Любой школьник о нем слышал.
– Он был – а для меня таким и остается – величайшим пианистом мира! – В подкрепление своих слов он потряс кулаком. – Величайшим!
Она позволила себе легкую улыбку.
– Даже в сравнении с Горовицем, Рубинштейном, Фельцманом?
Он насмешливо фыркнул и сделал рукой такое движение, будто отгонял мух.
– До того как он заболел артритом, он их всех мог переиграть! Думаю, что и сейчас может. Его называли пианистом пианистов. Вы понимаете, что это значит?
– Алан, – сказала Стефани. – Давайте перейдем к делу. Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы говорить об искусстве фортепьянной игры.
– Я знаю. Я просто пытаюсь показать вам, что мне можно верить. Я кое-что понимаю в классической музыке. Я не хочу, чтобы у вас сложилось неправильное представление обо мне.
Она выглядела озадаченной.
– Но почему у меня должно сложиться неправильное представление о вас?
– Потому что я собираюсь вам сообщить нечто настолько дикое и невероятное, что вы можете заподозрить, что у меня крыша поехала.
Она молча ждала продолжения.
– Вы можете без предвзятости отнестись к тому, что я вам сообщу? – спросил он мягко.
В его голосе было что-то такое, что заставило ее утвердительно кивнуть.
– Хорошо, Алан. Что бы вы мне ни рассказали, я оставляю все сомнения вам. Но это все, что я могу обещать.
Похоже, этот ответ его удовлетворил.
– Ладно.
Он допил то, что оставалось у него в стакане, затем оглянулся по сторонам, как бы желая удостовериться, что их не подслушивают, и наклонился к ней через стол.
– Вы знаете, над чем работал ваш дедушка? – спросил он вполголоса.
Стефани пожала плечами.
– Он собирался писать биографию Лили Шнайдер… – Она нахмурилась. – А что?
Он ответил вопросом на вопрос.
– Но вам знаком ее голос?
Стефани кивнула.
– Конечно.
– В таком случае, – Алан улыбнулся, – у меня есть кое-что послушать.
Со стоящего рядом стула он взял маленький магнитофон «Сони» с наушниками и положил его на стол.
– Вот. – Он пододвинул магнитофон поближе к ней. – Наденьте наушники.
Пока она надевала наушники, он достал две кассеты. Посмотрев надписи на них, он выбрал одну, вставил в магнитофон и нажал кнопку.
Зазвучало знакомое, кристально чистое сопрано, в сопровождении фортепиано. Это был сладкий и нежный – и в то же время сильный, мощный голос – его невозможно было спутать ни с каким другим. Стефани почувствовала, как по телу поползли мурашки. Она была так захвачена этим голосом, что не замечала ни плохого качества записи, ни шумов и хрипов, ни приглушенного разговора, проходившего фоном.
Только песня Шуберта звучала в ушах:
Was ist Silvia, saget an,
Dass sie die weite Flur preist?
Sch?n und zart seh'ich sie nah'n,
Auf Himmels Gunst und Spur weist,
Dass ihr alles Untertan…
Алан выключил магнитофон.
Стефани открыла глаза и сняла наушники.
– Чудесно! – прошептала она.
Он улыбнулся, но глаза оставались серьезными.
– Стефани, вы можете определить, когда была сделана эта запись?
Она покачала головой.
– Нет. Как я могу это определить?
– Ну что ж, я тоже не мог. Но у меня есть друг, он работает инженером по звуку на студии звукозаписи. И в качестве личного одолжения мне он использовал студийное оборудование, чтобы поработать с этой пленкой. Так вот, кассета, которую я сейчас поставлю, – та же самая, которую вы только что прослушали… та же самая! Единственная разница в том, что пение было приглушено, а фоновый разговор, наоборот, усилен.
– Хорошо, – она кивнула.
Он поменял кассету.
– Я хочу, чтобы вы внимательно прослушали именно разговор.
Она снова надела наушники, и Алан снова нажал кнопку «Пуск».
Сначала она слышала только громкие хрипы, шипение, шум. А потом вдруг – снова то же пение и тот же аккомпанемент, но, приглушенные, они доносились словно откуда-то издалека.
А потом появился второй голос, настолько громкий и необычный, что она чуть не подпрыгнула. Было такое впечатление, что человек говорит через старомодный усилитель. Хрипы, шумы, шипение – и перекрывающий звук пения мужской голос, говорящий по-английски, с легким иностранным акцентом. Похоже, голос принадлежал образованному человеку. Он отвергал какой-то совет. До нее доносились слова «совместное предприятие», «открытие офиса», «организация сети». Но человек говорил один… может быть, по телефону? Это было единственным объяснением односторонних реплик.
Стефани наморщила лоб от напряжения, пытаясь уловить суть разговора, сложить в целое отдельные слова и фразы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164