Дома она была скромной, деланно-чопорной и молчаливой и не столько потому, что хотела создать о себе ложное представление, а потому что была загнана в ловушку лишенного любви замужества, которое медленно убивало ее дух. И именно эта угрюмая вялость позволяла Рахиль Боралеви вздохнуть немного спокойнее. Она не замечала огня, горящего в изумрудных глазах Сенды. Они горели постоянным буйным пламенем, моля о трех самых дорогих для нее вещах: свободе, приключениях и настоящей любви.
Из груди Сенды вырвался болезненный вздох. Она знала, как ей повезло, что ей удалось вырваться из дома и прийти сюда. Только здесь, на лесной поляне, она действительно могла быть самой собой. Только здесь она могла свободно дышать, не страдая от удушья и не чувствуя себя физически и эмоционально закованной в кандалы брака, заключенного не на небесах. Лес давал ей передышку от навязанного ей замужества, которое она так презирала. И, что важнее всего, он давал ей возможность тайно насладиться несколькими драгоценными часами любви, которая наполняла смыслом ее жизнь и не позволяла угаснуть горящему в глазах огню.
Красивое лицо Сенды вдруг стало хмурым и непривлекательным. «Только я сама, бабушка Голди и Шмария, – произнесла она вслух, поведав свою печаль паре воробьев, летавших между деревьями. – Почему только мы одни знаем, как мне ненавистно это замужество? Почему?»
Но ни деревья, ни птицы не могли ответить на этот вопрос. Она замолчала, и выражение ее лица стало еще более хмурым при воспоминании о том дне год назад, когда шадхен и ее родственники договорились об этом лишенном любви союзе…
– Она не создана для родов, – проговорил визгливый женский голос. – Достаточно посмотреть на ее бедра. Кто-нибудь из вас заметил, какие они узкие? – Наступило продолжительное молчание. – Вот видите! – драматическим голосом вскричала женщина, оглушительно хлопая рукой по колену. – Что я вам говорила? Достаточно один раз взглянуть на нее, чтобы понять, что она никогда не сможет родить. А скажите-ка мне, на что годится женщина, которая не может иметь детей, а? Ну-ка скажите! – Она торжествующе откинулась на спинку стула, сопровождая резким скрипом свое предсказание.
Сенда почувствовала на своей руке мягкую руку бабушки Голди и подавила желание просунуть голову в раскрытое окно и сказать Еве Боралеви все, что она о ней думает. Вместо этого она осторожно, через край оконной рамы заглянула внутрь; темная ночь и колышущаяся от легкого ветра занавеска скрывали ее лицо. Сквозь кружевной узор она могла видеть кухню в доме Боралеви. Это была главная комната, которую тепло освещал колеблющийся свет масляных ламп. От него лица собравшихся в кухне людей казались желтоватыми. Здесь были советники семьи Боралеви, шесть человек: шадхен; Вальвродженски – родители Сенды, которые почти все время молчали; дядя Хайм – брат ее отца, с женой, тетей Софией, которые страстно спорили, указывая то на одно, то на другое из ее выдающихся достоинств, в то время как Боралеви выискивали в ней всевозможные недостатки. Всего в комнате находились одиннадцать человек, сидящих полукругом на трехногих табуретах, а также Рахиль и Ева Боралеви, которые занимали стулья со спинками.
Собрание продолжалось уже более двух часов, и споры только начали разгораться. Теперь, после безапелляционного заявления Евы Боралеви о неспособности Сенды родить, дебаты временно зашли в тупик. Ева Боралеви была местной акушеркой, и никто не осмеливался спорить с ней о том, что касалось деторождения. А ни одна семья не желала обременять себя бесплодной женщиной.
– Я думаю, – поспешно проговорил сват, чувствуя, что разговор заходит не в ту сторону, – нам пора прерваться и выпить по чашечке горячего чая.
– Значит, теперь нам придется пить здесь чай? – прорычал дядя Хайм. – Совершенно очевидно, что наша Сенда недостаточно хороша для всемогущих Боралеви.
– Шшшш, шшш! – зашипела на него тетя София, затем улыбнулась сидящим в кухне: – Чашка чая была бы очень кстати.
Сенда почувствовала, как бабушка Голди тянет ее в сторону, подальше от окна. Она позволила ей увести себя за угол, где их не могли услышать.
– Мне пора возвращаться в дом, – сказала бабушка. – Я вышла, сказав, что мне надо в туалет. Я не могу вечно стоять здесь с тобой.
Сенда кивнула в темноте.
– Но… но я не хочу выходить замуж за Соломона! – шепотом воскликнула она. – Ты же знаешь это, бабушка Голди. А пока что они там разрывают меня на куски, режут меня, как какое-нибудь мясо. Если я им не подхожу, почему они просто не скажут об этом и не оставят меня в покое?
Бледный свет луны тускло освещал ее несчастное лицо.
– Это не так, Сенда, и ты знаешь это. Ты им подходишь…
– Но они мне не подходят! – зло прервала ее Сенда. – Ни Соломон, ни вся его семья! – Она громко фыркнула. – Я не хочу иметь ничего общего с ними!
– Ни с одним из них? – проницательно спросила бабушка Голди.
– Ну, кроме Шмарии, – признала Сенда голосом, полным тоски. – Но он не похож на остальных Боралеви. – Неожиданно эмоциональная преграда рухнула, и с ее уст сорвались слова: – Я люблю его, бабушка Голди! Ох, как я люблю Шмарию. И он тоже меня любит!
– Знаю, знаю, – ласково прошептала старая женщина, – но о Шмарии не может быть и речи. Твои родители никогда не позволят тебе выйти за него замуж.
Сенда опустила голову.
– Я понимаю.
– А если понимаешь, то будешь держаться от него подальше. – В голосе бабушки Голди появились строгие нотки. – От Шмарии все стараются бежать как от чумы, и не без причины. Даже его родители махнули на него рукой. У него опасные идеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175