– фыркнул Луис. Он недоверчиво посмотрел на Слезина. – Ты считаешь, что нам удастся завоевать призы Академии только при помощи слухов? Почему ты думаешь, что нам вообще удастся распространить их?
– Удастся, потому что я делаю ставку на темные стороны человеческой натуры. Мы будем выдавать информацию маленькими порциями и якобы под строжайшим секретом. Никто не сможет противостоять этому. Я хочу сказать… – Голос Брюса звучал намеренно мягко, его внимательные серые глаза не отрываясь смотрели в глаза Луиса. – Независимо от того, хочет ли человек чему-либо верить или нет, как бы сильно он ни старался удержать что-то в секрете, как ты думаешь, сколько в этом городе людей, которые действительно умеют хранить тайны?
Тамара пребывала в счастливом неведении относительно готовящегося массированного наступления на Академию. Она была занята другими, более насущными вещами, и Луис решил, что лучше ей ничего не знать о разговоре, состоявшемся между ним, Скольником и Слезином, чтобы не отвлекать ее.
Между тем, Тамара с головой ушла в роль Анны Карениной. Образ красивой, чувственной, бунтующей героини в высшей степени подходил ей – казалось, Толстой, создавая в 1873–1877 годах этот трагический персонаж, имел в виду именно Тамару. Элегантные зимние интерьеры и эмоциональные перипетии страстной, презревшей условности любви, стремительно несущейся навстречу своей погибели, были превосходными составляющими фильма, а замечательная работа оператора, различные светотеневые эффекты и, самое главное, отличная режиссура Луиса помогали Тамаре раскрыться в своей невероятной красоте и добиться виртуозного исполнения так же умело, как хороший дирижер управляет своим оркестром. Он манипулировал ее наружностью, как податливым материалом, из которого можно лепить все, что угодно. Если за всю свою кинокарьеру ей и удавалось полностью – не кажущейся легкостью – раствориться в роли, то это произошло именно в этом фильме. Даже она сама не могла объяснить, почему так получилось. Возможно, сказалось ее русское прошлое. Но, как бы то ни было, единственное, в чем она была совершенно уверена, так это в том, что, несмотря на все старания Скольника, ничто в самом павильоне, за исключением режиссуры Луиса и истории, придуманной Толстым, не могло перенести ее из Голливуда в Россию девятнадцатого века.
Она никак не могла забыть, где на самом деле находится, и раствориться в своей героине. Это всегда было слишком очевидно. Она играла вопреки множеству неприятностей и неполадок, которые происходили ежедневно во время съемок. В неотапливаемом павильоне было темно, холодно и страшно дуло. Во время съемок эпизода, где граф Вронским с Анной живут за границей в старом, заброшенном итальянском палаццо, стены которого покрыты фресками, неожиданно протекла крыша павильона, испортив декорации и сорвав съемку, но Луис был не из тех, у кого от неудач опускаются руки. Он обратил протекшую крышу себе на пользу и продолжал снимать. В окончательном виде именно эти протечки создали нужную атмосферу эпизода. Правда, за это пришлось дорого заплатить. Тамара промокла и заболела. Температура доходила до 39°, и она целых шесть дней не могла встать с постели. Когда она, так до конца и не выздоровев, вернулась на площадку, Луис, взглянув на ее измученное лихорадкой лицо, пересмотрел съемочный график, чтобы снять эмоционально насыщенные крупные планы заключительных кадров фильма, изображающих женщину, очутившуюся в душевном кризисе. Эти кадры на многие десятилетия станут кинематографической классикой. Но ни критики, ни зрители не подозревали, что они были сняты совершенно случайно. Тамаре не пришлось играть несчастную героиню – она на самом деле чувствовала себя несчастной и совершенно больной.
Но на этом неприятности не кончились.
На пятой неделе съемок на площадке случился пожар, а на следующий день в лаборатории произошел несчастный случай, в результате которого оказались безнадежно испорчены пятнадцать минут отснятого фильма.
Но актеры остаются актерами – особой породой людей с повышенной способностью к выживанию. У них в ходу присказка: «Представление продолжается!». И оно продолжалось – и почти никто не жаловался. Все понимали – дело прежде всего. Актерская группа, набранная для «Анны Карениной», являла собой пример неунывающего творческого коллектива. Несмотря на дождь, болезни, несчастные случаи и происшествия – и даже смерть, – работа шла своим ходом. Сделанный этими людьми фильм станет одним из лучших, когда-либо выпущенных фабриками развлечений Голливуда.
Когда съемки были благополучно закончены, все без исключения почувствовали глубокое облегчение. В целом съемки заняли тринадцать недель – на шесть недель дольше первоначального графика. Актеры с других студий – Фэй Бэйнтер, Джанет Гейнор, Дороти Гиш, Фредерик Марч и Чарльз Лоутон – вернулись обратно; был распущен также и вспомогательный персонал. Тамаре предоставили обычный недельный отпуск, в виде передышки до съемок следующего фильма под названием «Избитая мелодия» – легковесного, энергичного фарса из жизни Манхэттена, построенного по принципу «комедии ошибок», где она играла сразу двух сестер-близнецов – непорочную Сабрину и повидавшую жизнь звезду мюзик-холла Симону, курившую сигареты «Примроуз» через длинный мундштук из слоновой кости. Партнерами Тамары были Билли Берк и, в очередной раз, Майлз Габриель.
После недели, проведенной на съемках «Избитой мелодии», она настолько отдалилась от «Анны Карениной», что ей начало казаться – такого фильма вообще не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175