Но внутри у него все кипело. Тамара специально просила, чтобы приехала Перл – человек, которого она знала и кому она доверяла. А вместо этого она получит этого незнакомца, хотя он и является одним из самых известных в мире косметологов. Макс Фактор или кто другой – она будет страшно разочарована.
Скольник заметил, как Зиолко вспыхнул от сдерживаемого гнева.
– Я попросил Макса поехать со мной, чтобы он лично занялся макияжем Тамары, прежде чем она увидит себя в зеркале. Я хочу, чтобы она выглядела как можно лучше. Я знаю, что все это далось ей нелегко.
Нелегко! Зиолко готов был кричать от ярости. Если бы я был во всех этих бинтах, я бы давно, черт побери, сорвал их и нашел себе зеркало. А еще лучше – разбил бы его и забросал бы тебя осколками!
Он слишком хорошо помнил предостережение доктора Затопека, которое они с ним тщательно скрывали от Тамары: операция может оказаться успешной, а может и нет. Лицевая хирургия находилась в зачаточном состоянии. Но хуже всего было то, что Тамара на всю жизнь могла остаться изуродованной.
С тяжелым сердцем Зиолко проследовал за Скольником в теплое фойе, молясь, как он делал это весь месяц, чтобы серия операций оказалась успешной.
Теперь уже скоро, слишком скоро он узнает, внял ли Бог его молитвам.
Кем она станет? Красавицей? Или чудовищем?
Тамарины глаза.
Они остались единственным, что было видно на ее лице. Белоснежные бинты превращали остальную часть головы в гладкую, безликую маску. Ее ноздри были не более чем узкими щелочками, а рот – разрезом в потемневших, мокрых бинтах.
Если не заглядывать в ее глаза, она даже отдаленно не напоминала человека.
Это были полные страха человеческие глаза. Страха, который теперь стал еще заметнее благодаря горящему в операционной свету – яркому, ослепляющему – от нескольких электрических ламп по пятьсот ватт каждая.
Тамара сидела очень прямо на жестком стуле с вертикальной спинкой рядом с операционным столом в своем бесформенном полосатом халате и щурилась от света, устало посматривая на поднос с блестящими хирургическими инструментами и ожидая неминуемого появления доктора Затопека. «Когда же, – спрашивала она себя, – все это наконец кончится?»
А началось все с ее зубов, на которые ей ставили коронки в Калифорнии, слишком быстро и оттого слишком болезненно. Она тогда же начала худеть благодаря ежедневным физическим упражнениям и самому настоящему голоданию. Утреннее взвешивание показало, что она потеряла последние из двенадцати фунтов, на которые должна была похудеть, и теперь весила 120 фунтов при росте пять футов девять дюймов. Это было вовсе не легко. За последние полтора месяца она каждый день ложилась спать голодной. И не могла заснуть из-за изнуряющей физической боли. Когда она давала согласие на операцию, ей и в голову не могло прийти, что это будет так болезненно или сопряжено с постоянным унижением.
Самой тяжелой оказалась операция по изменению формы носа. Для того чтобы придать ему новую форму, ее нос сначала сломали, а затем реконструировали, обернув лицо нескончаемо длинным и тонким абсорбирующим бинтом. Сквозь неясный туман местной анестезии она слышала, как хрустнул нежный хрящ ее носа и заскрежетал скальпель. Даже сейчас при одной мысли об этом она вздрагивала. Потом, когда тампоны были убраны, ее целых двое суток рвало. И это она тоже перенесла молча, и, хотя Луис Зиолко все это время ни на шаг не отходил от нее и они окончательно подружились, Тамара бы предпочла, чтобы с ней была Перл, а еще лучше Инга, которой она могла бы излить свои страдания. Но тяжелее всего оказалось то, что доктор Затопек не разрешал ей даже мельком увидеть себя и свой «новый» нос. Зеркала в клинике находились под замком и ревностно охранялись – извлекали их лишь тогда, когда пациент признавался физически и психологически готовым увидеть свое отражение; даже ее пудреница и ручное зеркальце, которые она среди прочих вещей привезла с собой, были по прибытии конфискованы.
– Пока еще слишком много отеков и синяков, – со свойственной ему резкостью заявлял доктор Затопек. – Я разрешу вам взглянуть на себя, лишь когда сочту, что вы к этому готовы. И ни минутой раньше. – На этом обсуждение было закончено. Доктор Затопек отказывался выслушивать ее возражения, а медперсонал был суровым и неподкупным.
Она не помнила, чтобы когда-либо испытывала такое разочарование.
За этим последовала виртуозная глазная операция: руководство «ИА» пришло к заключению, что ее глаза несколько различались по форме, и на экране при съемках крупным планом этот дефект был гораздо заметнее.
Но теперь наконец с хирургией покончено. С минуты на минуту должны были снять бинты. Тамара не слышала приближающихся за дверью торопливых шагов доктора Затопека, поскольку бинты заглушали все звуки, кроме самых громких, но она увидела, как Зиолко, Скольник, Макс Фактор и медсестра выжидающе обернулись в сторону двери.
Она затаила дыхание и прошептала короткую молитву. Дверь отворилась, и в комнату вошел доктор Затопек. Сердце ее бешено колотилось, голову сжало как тисками. В надежде, что боль поможет ей справиться с нараставшей истерикой, она глубоко вонзила ногти одной руки в ладонь другой.
Кого теперь она будет видеть, смотрясь в зеркало?
Себя? Или незнакомку?
Не прошло и десяти минут, как вызывающие зуд бинты были сняты, но прошло еще целых три дня, прежде чем Тамаре наконец разрешили посмотреть на себя в зеркало. На этот раз запрет исходил не от доктора, а от Оскара Скольника.
– Не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное представление, – объяснил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175