И тут неожиданно свершилось ослепительное чудо Голливуда. Его можно было сравнить с рождением Евы, открытием Колумбом Нового Света, с первым блеском золота, означающим для усталого старателя, что он наткнулся на золотую жилу. Подобно тому, как знаменитый гадкий утенок превращается в прекрасного лебедя, Тамара из неуклюжей девушки превратилась в грациозную молодую женщину. Объединенными усилиями Луиса Зиолко, Перл Дерн и остальных членов съемочной группы был рожден совершенно новый человек, до этого существовавший разве что в недосягаемых далях божественного воображения.
Тамара с изумлением обнаружила, что она, благодаря какому-то непонятному колдовству, перенеслась в другой мир, в другое измерение. Не было больше ни самих съемок, ни этого кинозала. Казалось, она сама как субъект бытия тоже исчезла.
Она не верила своим глазам. Нет, этого просто не может быть. Если в жизни и могут происходить чудеса, то только с другими людьми, а вовсе не с ней. Но чудо свершилось, самое большое чудо из тех, что только можно себе вообразить. Это доказывал фильм. Благодаря тонкой и искусной режиссуре Зиолко создавалось впечатление, что женщина на экране не играет роль, а живет реальной жизнью. В отличие от настоящей та сияющая Тамара двигалась не неуклюже, а просто восхитительно. Чувственно. И выглядела просто ослепительно, очаровывая и поражая, отметая в сторону все, кроме собственной личности, красоты и сексуальности.
Картины одна за другой плавно сменяли друг друга. Ошеломленная, она с неожиданным удовольствием следила за тем, с какой врожденной легкостью и грацией движется ее гигантское изображение-двойник. Она слушала свой голос: низкий, хрипловатый и мягкий. Он казался ей странным и непривычным, совсем не похожим на тот, что она слышала сама, когда говорила. Ей и в голову не могло прийти, что ее голос мог звучать так соблазнительно и так чувственно.
А потом настал черед финальной сцены, которую Зиолко заставлял ее переигрывать снова и снова, пока в конце концов его взыскательный вкус не был удовлетворен. Какой простой и естественной, какой удивительно правильной казалась сейчас эта сцена, в которой они с Майлзом Габриелем исполняли бешеный, полный скрытой чувственности чарльстон. Во фраке и белом галстуке, с зачесанными назад блестящими черными волосами и тонкими усиками, которые еще больше подчеркивали его по-животному чувственные губы, Майлз выглядел удивительно привлекательным и красивым, и она… Нет, не может быть, чтобы это была я! – с восторженным удивлением думала Тамара.
Сейчас, когда она действительно поверила, что это дивное создание в роскошном туалете в самом деле она сама, ее начало трясти, сердце готово было выскочить из груди. Конечно, она несколько полновата, да и нос, снятый крупным планом, смотрел не совсем прямо, впрочем, как и глаза. Но все это не имело значения. А вот что действительно имело значение, так это вспыхивающие на экране электрические разряды и тот факт, что ей каким-то образом удалось покорить этот большой серебристый экран, притянуть к себе всеобщее внимание и каким-то чудом удерживать его, не давая ему исчезнуть.
Тамара завороженно смотрела на свое новое блестящее «я», чувствуя, как от восторга начинает кружиться голова.
Она вздрогнула: казалось бы только-только начала привыкать к происходящему на экране чуду, как пленка в проекторе кончилась и на бледно-сером фоне вспыхнули и погасли огромные белые точки.
Переполнявшая ее радость разом исчезла. Она почувствовала грусть и пустоту. Как бы ей хотелось, чтобы это волшебство длилось и длилось без конца.
– Включи свет, Сэмми! – крикнул в темноту Скольник и, наклонясь к Тамаре, спросил доверительным шепотом: – Ну, что скажете?
Зажегся верхний свет, и Тамара быстро моргнула, по-прежнему не сводя глаз с опустевшего экрана.
– Вы что, язык проглотили? – улыбнулся Скольник. – Вам не понравилось то, что вы увидели?
Она медлила, стараясь найти правильный ответ. Но это было бесполезно. После того как проба промелькнула и погасла, Тамара не чувствовала прежней восторженной уверенности. В конце концов, что она во всем этом понимала? Разве она вправе высказывать свои суждения?
– Я… я не знаю, – повернувшись к нему лицом и вцепившись ногтями себе в бедра, неуверенно проговорила Тамара. – А ч-что вы сами думаете?
– Я думаю, проба говорит сама за себя. В вас что-то есть, – осторожно признал он, – и даже ваша игра совсем не так плоха. Судя по тому, как сейчас обстоят дела, я нисколько не сомневаюсь, что вы могли бы с успехом сняться во многих фильмах.
Едва веря своим ушам, Тамара ждала, что будет дальше. В голове у нее стоял изумительный шум, как будто кто-то приложил ей к уху огромную морскую раковину.
– Я мог бы прямо сейчас заключить с вами договор на исполнение ролей второго плана, – продолжал он. – Однако это все равно что преждевременно откупорить коллекционное вино, а я никогда не был человеком, безрассудно растрачивающим дорогие вещи. Я могу себе позволить подождать нужного момента. Понимаете, мне не нужна просто еще одна актриса. У нас есть из чего выбрать.
– Но тогда что вам нужно? – тихо выговорила она, не сводя с него глаз.
Скольник пристально посмотрел на нее.
– Мне нужен самый неуловимый, самый ценный товар, который только можно найти в этом городе.
Она слегка нахмурила брови.
– Мне нужна звезда, Тамара, – откровенно объяснил он. – Не просто великая актриса или еще одно красивое лицо. Мне нужна женщина, которая могла бы сразу стать настоящей, кассовой звездой. У нас есть Майлз Габриель, но он наша единственная крупная звезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175