Он прошел в комнату, придвинул к кровати стул и опустился на него, с отвращением вдыхая тяжелый запах медикаментов; ему не понравилось и то, как неподвижно и прямо лежала Тамара – голова ее располагалась в самом центре подушки. У него замерло сердце, он было подумал, что она умерла. Поза ее слишком напоминала позу трупа, белые простыни были слишком гладкими и похожими на саван. Он впервые заметил несколько серебряных прядей в ее светлых шелковистых волосах. Ее белая как мел кожа натянулась и стала совсем прозрачной.
«Она кажется постаревшей», – подумал Дэни, и его охватила нежность при мысли о том, какой притягательной она будет для него и в шестьдесят пять, и в семьдесят лет. По-прежнему красивой, но очень хрупкой и только, может быть, излишне худой.
Как-то во время их медового месяца она принялась поддразнивать его:
– А ты будешь меня любить, когда я стану старой и уродливой? – Они оба тогда посмеялись.
Из глаз у него выкатилась слеза и медленно побежала по щеке. «Да, да, буду», – мысленно поклялся он.
Он просунул под простыню руку и нежно сжал ее кисть, испытывая боль оттого, какой вялой она показалась ему, но вместе с тем и огромное облегчение, потому что рука была теплой. Она была жива.
– Тамара, – его тихий, чуть громче шепота, голос напоминал сдавленный хрип.
Она лежала неподвижно и дышала так бесшумно, что ему приходилось прислушиваться, чтобы убедиться – ее легкие все еще работают.
«Очнись, дорогая моя, – мысленно заклинал ее Дэни. – Прошу тебя, ты должна выкарабкаться! Я не смогу без тебя жить. Не смогу…»
– Дорогая. Дорогая! – Он сжал ее пальцы, отчаянно надеясь почувствовать отклик.
Тамарины веки дрогнули, и она медленно, очень медленно открыла глаза.
– Дорогая, ты меня слышишь?
Она чувствовала такую слабость, так была сбита с толку. Попыталась поднять голову, но каждое движение требовало таких огромных усилий, а у нее совсем не было сил… нет, она не может шевельнуться. Тамара повела глазами – это тоже потребовало огромных усилий, – стараясь охватить взглядом как можно больше всего. Но все вокруг было погружено во мрак и окутано серым туманом. Она слышала… голоса. Нет, это был один голос – далекий, искаженный и бессвязный. Именно он проникал все глубже и глубже в ее сон, этот голос и чье-то прикосновение.
Она заставила себя сосредоточиться, пытаясь разогнать туман, но он стал только гуще и переместился в сторону, приняв неясные очертания какого-то лица наподобие тех, что представляют себе дети, когда смотрят на облака.
Губы ее слегка приоткрылись, но почти не шевельнулись.
– Дэ…ни? – еле слышным шепотом скорее выдохнула, чем проговорила она.
– Да, Тамара, дорогая моя. Это я. – Его голос звучал приглушенно, как сквозь подушку. Она скорее почувствовала, чем расслышала его. Почему он говорит так тихо?
– Дэ…ни, – с огромным усилием повторила Тамара, на этот раз чуть громче.
Говорить было так трудно! Губы отказывались переводить в слова мысли, которые возникали в ее сознании. Каждый вздох давался с таким трудом. «Где я? Почему я не могу шевельнуться? Откуда этот туман? Что со мной случилось?»
– Слава Богу, Тамара. – На этот раз Дэни говорил более отчетливо. – Ох, слава Богу.
Она почувствовала, как он поднял ее руку и поднес ее к… да, к своим губам. Она попыталась улыбнуться, но тщетно.
И все же это было какое-то подобие улыбки, и Дэни сразу это понял. Ему захотелось прыгать от радости.
– Не волнуйся, любимая. Все в порядке, – сказал он, слезы катились по его щекам. – Доктор Саперштейн говорит, что ты скоро поправишься. Самое страшное уже позади. Благодарю тебя, Господи!
Она устала. Так устала! Усталость навалилась на нее. Такая страшная усталость. Какие тяжелые веки…
Еще одна мысль мелькнула в голове, и на этот раз она ухватила ее прежде, чем та исчезла.
– Ребенок.
– С ребенком все прекрасно, дорогая! Просто прекрасно! – Слова Дэни обрушились на нее таким неудержимым потоком, что большая их часть пронеслась мимо, слившись во что-то совершенно неразборчивое. – Как мы и хотели, дорогая. Девочка. – Он вновь сжал ее пальцы. – Конечно, она родилась раньше срока, но не сдается. Такая стойкая. Такая выносливая. Совсем как ты.
Тамара пристально смотрела на него, досадуя на то, что его черты вновь задвигались, превращаясь в расплывчатое облако. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь помешал ветру разорвать это облако на маленькие клочки.
– Д-девочка? – прошептала она.
– Да, девочка!
– Н-не умерла?
– Нет, дорогая, нет. Она очень даже жива! Как только ты немного окрепнешь, я принесу ее тебе, чтобы ты смогла ее подержать! Доктору Саперштейну пришлось… Не важно.
Он едва не сказал: «Оперировать тебя… Он практически вырезал ее из тебя, потому что твое чрево было пробито пулей».
– Она великолепна, дорогая, – продолжал Дэни, – настоящий ангелочек. Правда, с темными волосами.
– Темными?
Он кивнул, расплываясь от радости в улыбке, а слезы по-прежнему катились у него из глаз.
– Черными как смоль – хотя, конечно, они еще совсем коротенькие.
Тамара больше не могла удерживать открытыми веки. Они были такими тяжелыми… ох, такими тяжелыми. И туман снова сменился тьмой, а его слова ускользали от нее, и она не могла их поймать. Она попыталась вспомнить, что именно он ей сказал, но слова уже улетучились.
Но теперь ее сон был спокойным. И на губах застыла улыбка Моны Лизы.
Дэни почувствовал чью-то руку на своем плече. Он поднял голову. Это был доктор Саперштейн.
– Ваши пять минут истекли.
Дэни осторожно опустил Тамарину руку и прикрыл ее простыней.
– С ней все будет в порядке, – с нежностью произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138