— Пусть она не балуется за едой, — сказал отец маме.
— Не балуйся за едой. — Мама сделала замечание сестре Ани.
— Когда я вырасту, выйду замуж за Кшиша, — проговорила Аня.
Ее сестра со вздохом отложила вилку:
— Я по-другому есть не умею.
— Пусть она сейчас же перестанет, иначе я выйду из-за стола, — пригрозил отец.
— Когда я вырасту… — еще раз попыталась Аня. Ее сестра всосала макаронину.
— Я же сказал, — произнес отец и встал.
— Видишь, что ты натворила! — рассердилась мама, дав подзатыльник сестре Ани.
— Мамуля, — опять начала Аня, — Кшиш…
— Пойди и попроси у папы прощения, — сказала мама ее сестре.
Сестра встала из-за стола, наклонилась над кастрюлей и схватила длинную макаронину. Она скользнула как живая и исчезла у нее во рту.
Аня насыпала в тарелку сахару. «Я люблю тебя». Макароны с творогом и сахаром лежали в тарелке светлой массой. «Больше всех на свете».
— Перестань баловаться за едой! — крикнула мама Ане.
«Я люблю тебя больше всех на свете». «Когда я вырасту, женюсь на тебе».
Кшишу Ветрогону было восемь с половиной лет. Ему никогда не стало больше. Столько лет ему было, когда он повис на прутьях забора, по которому проходил.
Забор был покрашен серой краской — его родители на своем старом «мерседесе» привезли ее из-за границы, не платя пошлины, а просто спрятав в запасном колесе. Они везли ее из Берлина со средней скоростью девяносто километров в час.
Незадолго до того, как Кшиш повис на частоколе забора, его родители разбились в автомобильной катастрофе на дороге Пултуск — Вёнзовница, превысив допустимую скорость шестьдесят километров в час.
Отец Кшиштофа Ветрогона, не заметив знака «Дорожные работы», врезался в каток. Каток стоял на обочине дороги — его оставили без присмотра рабочие, ушедшие в только что открывшийся сельский магазин. Им просто необходимо было утолить сильнейшую жажду, мучившую их с раннего утра, когда они приступали к работе.
Для того чтобы объяснить невероятный факт, почему Кшиш Ветрогон так рано осиротел, следует добавить, что родители на «мерседесе» спешили в больницу, где умирала от краснухи их дочка, младшая сестра Кшиша. Она, впрочем, умерла, так и не узнав, что стала сиротой. Хотя в Польше краснуха давно не считалась неизлечимой болезнью, девочкам делали от нее прививки в пятнадцать лет.
Кшиш же узнал, можно сказать, обо всем сразу, что, собственно, и позволило ему лазить по заборам без страха: ни мать, ни отец уже ничего не могли ему запретить.
Через пару месяцев после гибели родителей и смерти сестры Кшиш подарил свое перо Ане. «Вместо обручального кольца, — сказал он. — А колечко куплю тебе, когда вырасту».
После этого объяснения он ушел из школы на час раньше. Его позвали ребята из параллельного класса, у которых раньше закончились уроки. Кшиш, упиваясь свободой и ощущая утомление от жалости, проявляемой учителями и бабушкой, смотревшей сквозь пальцы на его поведение, решил пропустить последний урок — а был это урок рисования — и пошел играть «в блинчики».
Смысл этой игры заключался в собирании плоских, отшлифованных водой голышей и бросании их в речку таким образом, чтобы они не тонули, а подпрыгивали и скользили по водной глади.
Итак, сначала Кшиш Ветрогон с друзьями кидал камешки, а когда стемнело, пошел домой напрямик — по забору из металлических прутьев, на которых и повис. Один из прутьев прошел сквозь его бок, легко проскользнув между ребрами, другой вонзился в плечо… Кшиш был еще жив, когда приехала «скорая».
Помощь вызвала соседка Кшиша, услышавшая его единственный, отчаянный крик. К несчастью, врач не смог ничем помочь, кроме обезболивающей инъекции. Он делал укол, стоя на плечах водителя «скорой», ведь Кшиш висел высоко. Прутья ограды были заострены наподобие наконечников индейских стрел. Тело его прошло сквозь них легко, но освободиться он не мог. Вызванный пожарный отряд приехал со специальным оборудованием для резки металла, не исключено, что именно с тем, которым вскрывали «мерседес» родителей Кшиша, чтобы извлечь их тела. Прутья были чугунными и толстыми, и их распиливание отняло довольно много времени.
Кшиш тем временем с высоты полутора метров наблюдал за суетящимися вокруг него — а точнее было бы сказать под ним — людьми и ощущал удивительное блаженство. Хотя в первое мгновение он боялся, но после укола ему стало легко и страх прошел. Его внимание привлекала лысеющая голова врача. Пожалуй, он впервые смотрел на взрослых сверху. Нет, не впервые. Кшиш вспомнил, что однажды ему уже довелось видеть затылки взрослых, отца, державшего его на плечах, когда они все вместе откуда-то возвращались. На плечах у мамы сидела его сестренка. Особенно смешными сверху казались носы, они были совершенно иными. Сейчас ему представился случай увидеть носы других людей. Не нравилась ему вся эта суета, но, если уж стал участником происходящего, он решил воспользоваться случаем, чтобы рассмотреть все как следует. Шлемы пожарных сверху были похожи на созревшие боровики, блестевшие на ярком солнце. Кшишу приходилось щуриться при взгляде на их каски. Макушка доктора была розовой, волосы забавно обрамляли ее, словно неаккуратная, тонкая веревка. Почему у врача такая розовая макушка? У папы была густая шевелюра темных волос, и в последний раз, не считая того случая, когда Кшиш находился высоко, он держал папу за слегка обросший щетиной подбородок. Сверху отец выглядел смешно, особенно его нос, будто нелепо расплющенный треугольник. Тогда отец держал Кшиша за ноги, а сейчас он не ощущал его рук, у него кружилась голова, ноги онемели, а на земле, под ногами водителя «скорой», лежал его зашнурованный парусиновый ботинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47