— Когда обнимают и прижимают к груди — теплые.
— Можно я возьму твою ладонь в свою? Может, так станет теплее? Чувствуешь? Вместе теплее…
— Мама, дядя месяц уронил!
Она открыла глаза. Мальчик стоял в проходе между сиденьями, а мать судорожно дергала его за куртку.
— У меня больше нет сил на тебя. Все фантазируешь, придумываешь что-то!
— Мамочка! Мама, посмотри, дядя месяц уронил! — затянул мальчик тонким дискантом. Он поднял глаза, и тогда они встретились взглядом. От прежних огоньков не осталось и следа, только разочарование. А ведь мальчики не плачут!
— Дядя месяц уронил! — сказал ей мальчик. Его голос дрожал.
Двери открылись и закрылись. Она прислонилась лбом к стеклу и увидела, как женщина на перроне тянула мальчика за его жалкую курточку, а мужчина стоял рядом. Парнишка не поддавался, прямой, как ферзь.
Электричка двинулась, троица исчезла в темноте. Мгла за стеклом рассеялась, из-за туч выглянул месяц и осветил поля, деревья и заборы. За окном мягко засеребрилась ласковая ночь.
Ну вот. Еще две станции. Что делать? Нужно привыкнуть к одиноким возвращениям домой. После заявления, что они такие разные, что ей, с ее вечными фантазиями, нет места в его жизни, заполненной кредитами и обязательствами. Могла ли она остаться на секунду дольше? И зачем? Чтобы он отвез ее домой и попрощался у ворот? Чертовски заботливый, но уже чужой мужчина. Он должен был вздохнуть с облегчением, вернувшись из магазина с сигаретами и не застав ее дома. Если бы захотел, нашел бы ее. Он знал, куда она может пойти в это время. Куда она вынуждена будет пойти. Как же она его ненавидит!
Отныне она всегда будет носить перчатки.
Чего не хватало тому мальчику? Месяца?
Сейчас ее станция. С единственным фонарем. Дома она сразу же ляжет спать. И не будет ни о чем думать. Она почувствовала, как горят ее щеки. Больше никогда его не увидит. Никогда.
Она встала, повесила сумку на плечо. Вдобавок ко всему она промочила ноги. Если бы она знала, чем окончится этот вечер, надела бы другие… Она внимательно смотрела под ноги, словно балансировала над пропастью. Что недоступное другим видел тот мальчик?
Это???
Она нагнулась и подняла с грязного пола маленькую подковку. Вытерла ее пальцами — серебристую, стертую металлическую пластинку, какую обычно прибивают к подошве мужских ботинок, и покраснела.
Месяц! Конечно, месяц. Дядя уронил месяц!
Она сжала подковку в ладони. Слезы катились по ее лицу и падали на теплый свитер. Точно! Тучи. Месяц.
Поезд остановился, двери открылись. Она вышла на перрон. Желтоватый свет одинокого фонаря освещал крону ближайшей акации, ее грубые ветви. Поезд тронулся. Его красные огни напоминали глаза какого-то зверя. А дерево выглядело как перебинтованный калека.
Она сделала круг, направляясь к переходу. Как можно скорее домой. Отполированные дождем стекла блестели, как лезвие ножа.
От дерева отделилась темная тень. Она даже не успела вскрикнуть, как ее крепко схватили знакомые руки.
— Никогда так больше не делай, слышишь! — Голос у него был гневный, руки дрожали. — Никогда больше! Запомни это. Ни сейчас, ни через двадцать лет. Нельзя так делать. Никому. Я так боялся за тебя!
Он стоял близко, но был далеким. Боялся? За нее? Но… Чего она не поняла? Она молча стояла с безвольно опущенными руками, а он спрятал лицо у нее на груди. Как жена Лота, она была недвижна, словно мертвая. Боялся за нее. А сейчас он рядом. Это она далека. Она осторожно прикоснулась к его волосам. Он замер.
Она разжала пальцы, подковка выпала из ее ладони и зазвенела на мокром асфальте серебристым колокольчиком. Она крепко его обняла, а он поднял голову и посмотрел на нее.
— У тебя что-то упало, — сказал он. Его голос был таким, как никогда прежде.
Наклонился и поднял металлическую пластинку.
— Ты уронила месяц, взгляни, — прошептал он. И тогда она расплакалась.
ДРУГОЙ БЕРЕГ
В первый раз в жизни он поедет на море!
От восторга он не мог заснуть. Отец пришел домой довольно поздно, приоткрыл дверь в его комнату и произнес:
— Вы с мамой впервые поедете на море. — И добавил: — А сейчас спокойной ночи, уже поздно.
Он не мог спать. Море! Море — это когда очень много воды. Только это он и знал. Однажды они проезжали через мост в Нысе, и он видел совсем близко бурную реку, но это продолжалось всего какое-то мгновение. Речка была небольшая, словно струя из крана, только на земле, и текла не сверху вниз, а сбоку и оказалась широкой. А море? Море — это что-то совершенно иное. В море ходят корабли. Это настоящие плавающие дома. Забавно представить такой дом. Теперь он увидит их собственными глазами, эти огромные дома на воде. С моряками в матросках. Они будут мыть палубу и петь песни. Скоро он все это увидит, а завтра сможет обо всем расспросить.
Папа всегда возвращается домой усталый. Жаль, что нельзя посидеть с родителями в столовой и послушать, о чем они разговаривают. Наверное, о поездке. Но папа верно заметил, что уже очень-очень поздно. Дети в это время спят. А у него лишь одна ночь для того, чтобы порадоваться. Он ведь не знал, что в этом году куда-нибудь поедет. И нате, такая неожиданность!
Он пытался представить себе много воды. Больше, чем в ванне. В миллион миллионов раз больше. Ванны в воображении превратились в тысячи серых ванных комнат, и с этим образом перед глазами он уснул.
Спал неспокойно. Рано проснулся. В комнате было светло, но в это время года светает очень рано. Он прислушался — весь дом спал. Вылез из постели и тихонечко подошел к окну. Отодвинул занавески с крупными фиолетовыми цветами — солнце заполнило комнату.
Улица казалась спящей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47